Форум » Славянский мир » Борис Шергин. ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО. БЫЛИНЫ. АВДОТЬЯ РЯЗАНКА и др. » Ответить

Борис Шергин. ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО. БЫЛИНЫ. АВДОТЬЯ РЯЗАНКА и др.

Светлаока: Борис Шергин ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО Жили Ванька двоима с матерью. Житьишко было само последно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего. Однако Ванька кажной месяц ходил в город за пенсией. Всего получал одну копейку. [more]Идет оногды с этими деньгами, видит — мужик собаку давит: — Мужичок, вы пошто шшенка мучите? — А твое како дело? Убью вот, телячьих котлетов наделаю. — Продай мне собачку. За копейку сторговались. Привел домой: — Мама, я шшеночка купил. — Што ты, дураково поле?! Сами до короба дожи- ли, а он собаку покупат! Через месяц Ванька пенсии две копейки получил. Идет домой, а мужик кошку давит. — Мужичок, вы пошто опять животину тира- ните? — А тебе-то како дело? Убью вот, в ресторант унесу. — Продай мне. Сторговались за две копейки. Домой явился: — Мама, я котейка купил. Мать ругалась, до вечера гудела. Опять приходит время за получкой идти. Вышла копейка прибавки. Идет, а мужик змею давит. — Мужичок, што это вы все с животными балуете? — Вот змея давим. Купи? Мужик отдал змея за три копейки. Даже в бумагу завернул. Змея и провещилась человеческим голосом: — Ваня, ты не спокаиссе, што меня выкупил. Я не проста змея, а змея Скарапея. Ванька с ей поздоровался. Домой заходит: — Мама, я змея купил. Матка язык с перепугу заронила. На стол забежа- ла. Только руками трясет. А змея затенулась под печку и говорит: — Ваня, я этта буду помешшатьсе, покамес хороша квартира не отделана. Вот и стали жить. Собака бела да кошка сера, Ванька с мамой да змея Скарапея. Мать этой Скарапеи не залюбила. К обеду не зовет, по отчеству не величат, имени не спрашиват, а выйдет змея на крылечке посидеть, дак матка Ванькина ей на хвост кажной раз наступит. Скарапея не хочет здеся жить: — Ваня, меня твоя мама очень обижат. Веди меня к моему папы! Змея по дороги — и Ванька за ей. Змея в лес — и Ванька в лес. Ночь сделалась. В темной дебри стала перед има высока стена городова с воротами. Змея го- ворит: — Ваня, я змеиного царя дочерь. Возьмем изво- шыка, поедем во дворец. Ко крыльцу подкатили, стража честь отдает, а Ска- рапея наказыват: — Ваня, станет тебе мой папа деньги наваливать, ты ни копейки не бери. Проси кольцо одно — золотно, волшебно. Змеиной папа не знат, как Ваньку принеть, куда посадить. — По-настояшшему,— говорит,— вас, молодой че- ловек, нать бы на моей дочери женить, только у нас есь кавалер сговоренной. А мы вас деньгами отдарим. Наш Иванко ничего не берет. Одно поминат коль- цо волшебно. Кольцо выдали, рассказали, как с им быть. Ванька пришел домой. Ночью переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца: — Што, новой хозеин, нать? — Анбар муки нать, сахару-да насыпьте, масла-да... Утром мати корки мочит водой да сосет, а сын го- ворит: — Мама, што печка не затоплена? Почему тесто не окатываш? До ночи я буду пирогов-то ждать? — Пирого-ов? Да у нас год муки не бывало. Оч- нись! — Мама, обуй-ко глаза-те да поди в анбар! Матка в анбар двери размахнула, да так головой в муку и ульнула. — Ваня, откуда? Пирогов напекли, наелись, в город муки продали, Ванька купил себе пинжак с корманами, а матери платье модно с шлейфом, шляпу в цветах и в перьях и зонтик. Ах, они наредны заходили: собачку белу да кошку Машку коклетами кормят. Опять Ванька и говорит: — Ты што, мамка, думаш, я дома буду сидеть да углы подпирать?.. Поди, сватай за меня царску дочерь. — Брось пустеки говорить. Разве отдадут из цар- ского дворца в эдаку избушку?! — Иди сватай, не толкуй дале. Ну, Ванькина матерь в модно платье средилась, шляпу широкоперу наложила и побрела за реку, ко дворцу. В палату зашла, на шляпы кажной цветок трясется. Царь с царицей чай пьют сидят. Тут и дочь- невеста придано себе трахмалит да гладит. Наша сватья стала середи избы под матицу: — Здрасте, ваше велико, господин анператор. У вас товар, у нас купец. Не отдайте ли вашу дочерь за на- шего сына взамуж? — И кто такой ваш жених? Каких он родов, ка- ких городов и какого отца сын? Мать на ответ: — Роду кресьенского, города вашего, по отечесьву Егорович. Царица даже чай в колени пролила: — Што ты, сватья, одичала?! Мы в жонихах, как в copy каком, роемся-выбираем, дак подет ли наша девка за мужика взамуж? Пускай-вот от нашего двор- ца да до вашего крыльца мост будет хрустальной. По такому мосту приедем женихово житье смотреть. Матка домой вернулась невесела: собаку да кошку на улицу выкинула. Сына ругат: — Послушала дурака, сама дура стала. Эстолько страму схватила... — На! Неужели не согласны? — Обрадовались... Только задачку маленьку зада- ли. Пусть, говорят, от царского дворца да до женихова крыльца мост будет хрустальной, тогда придут жани- хово житье смотреть. — Мамка, это не служба, а службишка. Служба вся впереди. Ночью Иванко переменил кольцо с пальца на па- лец. Выскочило три молодца: — Што, новой хозеин, нать?! — Нать, штобы наша избушка свернулась как бы королевскими палатами. А от нашего крыльца до цар- ского дворца мост хрустальной и по мосту машина хо- дит самосильно. Того разу, со полуночи за рекой стук пошел, рабо- та, строительство. Царь да царица спросонья слышат, ругаются: — Халера бы их взела с ихной непрерывкой... То субботник, то воскресник, то ночесь работа... А Ванькина семья с вечера спать валилась в избушке: мамка на печки, собака под печкой, Ванька на лавки, кошка на шешки. А утром прохватились... На! што случилось!.. Лежат на золоченых кроватях, кошечка да собачка ново помешшенье нюхают. Ванька с мамкой тоже пошли своего дворца смотрять. Везде зерькала, занавесы, мебель магазинна, стены стеклянны. День, а ланпы горят... Толь богато! На крыльцо выгуляли, даже глаза зашшурили. От ихного крыльца до царского двор- ца мост хрустальной, как колечко светит. По мосту машинка сама о себе ходит. — Ну, мама,— Ванька говорит,— оболокись помод- не да поди зови анператора этого дива гледеть. А я, как жаних, на машинки подкачу. Мама сарафанишко сдернула, барыной народилась, шлейф распустила, зонтик отворила, ступила на мост, ей созади ветерок попутной дунул,— она так на чет- вереньках к царскому крыльцу и съехала. Царь да цари- ца чай пьют. Мамка заходит резво, глядит весело: — Здрасте. Чай да сахар! Вчерась была у вас со сватеньем. Вы загадочку задали: мост состряпать. Дак пожалуйте работу принимать. Царь к окошку, глазам не верит: — Мост?! Усохни моя душенька, мост!.. По комнаты забегал: — Карону суда! Пальтё суда! Пойду пошшупаю, может, ише оптической омман здренья. Выкатил на улицу. Мост руками хлопат, перила шатат... А тут ново диво. По мосту машина бежит сухопутно, дым идет и музыка играет. Из каюты Ванька выпал и к анператору с поклоном: — Ваше высоко, дозвольте вас и супругу вашу все- покорнейше просить прогуляться на данной машинке. Открыть движение, так сказать... Царь не знат, што делать: — Хы-хы! Я-то бы ничего, да жона-то как? Царица руками-ногами машет: — Не поеду! Стрась эка! Сронят в реку, дак што хорошего?! Тут вся свита зауговаривала: — Ваше величие, нать проехаться, пример пока- зать. А то перед Европами будет канфуз! Рада бы курица не шла, да за крыло волокут. Царь да царица вставились в каютку. Свита на запятках. Ма- шина сосвистела, звонок созвонил, музыка заиграла, покатились, значит. Царя да царицу той же минутой укачало — они блевать приправились. Которы пароходы под мостом шли с народом, все облеваны сделались. К шшасью, середи моста остановка. Тут буфет, прохладительны напитки. Царя да царицу из каюты вынели, слуги поддавалами машут, их в действо приводят. Ванька с подносом кланяится. Они, бажоны, никаких слов не примают: — Ох, тошнехонько... Ох, укачало... Ух, растресло, растрепало... Молодой человек, мы на все согласны! Бери девку. Только вези нас обратно. Домой поворачи- вай. Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется. Двадцать генералов на этой свадьбы с вина сгорело. Троих сеноторов в драки уби- ли. Все торжесво было в газетах описано. Молодых к Ваньке в дом свезли. А только этой царевны Ванька не надо был. У ей в заграницы хахаль был готовой. Теперь и заприпадала к Ваньки: — Супруг любезной, ну откуда у тебя взелось эдако богасьво? Красавчик мой, скажи! Скажи да скажи и боле никаких данных. Ванька не устоял против этой ласкоты, взял да и россказал. Как только он заспал, захрапел, царевна сташшила у его с перста кольцо и себе с пальца на палец переме- нила. Выскочило три молодца: — Што, нова хозейка, нать!.. — Возьмите меня в этих хоромах, да и с мостом и поставьте среди городу Парижу, где мой миленькой живет. Одночасно эту подлу женщину с домом да и с хру- стальным мостом в Париж унесло, а Ванька с мамкой, с собакой да с кошкой в прежней избушке оказались. Только Иванко и жонат бывал, только Егорович с жо- ной сыпал! Все четверо сидят да плачут. А царь собрался после обеда к молодым в гости идти, а моста-то и нету, и дому нету. Конешно, обидел- ся, и Ваньку посадили в казематку, в темну. Мамка, да кошечка, да собачка христа-ради забегали. Под одным окошечком выпросят, под другим съедят. Так пожили, помаялись, эта кошка Машка и говорит со- баке: — Вот што, Белой, сам себе на радось нихто не живет. Из-за чего мы бьемся? Давай, побежим до го- рода Парижа к той б...и Ванькино кольцо добывать. Собачка бела да кошка сера кусочков насушили и в дорогу переправились через реку быстру и побрели лесами темныма, пошли полями чистыма, полезли го- рами высокима. Сказывать скоро, а идти долго. Вот и город Париж. Ванькин дом искать не долго. Стоит середи города и мост хрустальной, как колечко. Собака у ворот спрета- лась, а кошка зацарапалась в спальну. Ведь устрой- ство знакомо. Ванькина молодуха со своим прихохотьем на кро- вати лежит и волшебно кольцо в губах держит. Кошка поймала мыша и свистнула царевне в губы. Царевна заплевалась, кольцо выронила. Кошка кольцо схвати- ла да в окно да по крышам, по заборам вон из города! Бежат с собачкой домой, радехоньки. Не спят, не едят, торопятся. Горы высоки перелезли, чисты поля перебе- жали, через часты дебри перебрались. Перед има река быстра, за рекой свой город. Лодки не привелось — как попасть? Собака не долго думат: — Слушай, Маха, я вить плаваю хорошо, дак ты с кольцом-то седь ко мне на спину, живехонько тебя на ту сторону перепяхну. Кошка говорит: — Кабы ты не собака, дак министр бы была. Ум у тебя осударсьвенной. — Ладно, бери кольцо в зубы да молчи. Ну, по- ехали! Пловут. Собака руками, ногами хлопат, хвостом правит, кошка у ей на загривки сидит, кольцо в зубах крепит. Вот и середка реки. Собака отдувается: — Ты, Маха, молчи, не говори, не утопи кольца-то! Кошка ответить некак, рот занет... Берег недалеко. Собака опеть: — Ведь, ежели хоть одно слово скажешь, дак все пропало. Не вырони кольца! Кошка и бякнула: — Да не уроню! Колечко в воду и булькнуло... Вот они на берег выбрались, ревут, ругаются. Собака шумит: — Зазуба ты наговориста! Кошка ты! Болтуха ты проклята! Кошка не отстават: — Последня тварь — собака! Собака и по писанью погана... Кабы не твои разговоры, у меня бы за сто рублей слова не купить! А в сторонки мужики рыбину только што сетью выловили. Стали черевить да солить и говорят: — Вон где кошка да собака, верно, с голоду ревут. Нать им хоть рыбины черева дать. Кошка с собакой рыбьи внутренности стали ись да свое кольцо и нашли... Дак уж, андели! От радости мало не убились. Виж- жат, катаются по берегу. Нарадовавшись, потрепали в город. Собака домой, а кошка к тюрьмы. По тюремной ограды на виду ходит, хвое кверху! Курняукнула бы, да кольцо в зубах. А Ванька ей из окна и увидел. Начал кыскать: — Кыс-кыс-кыс!! Машка по трубы до Ванькиной казематки доцапа- лась, на плечо ему скочила, кольцо подает. Уж как бедной Ванька зарадовался. Как андела, кота того принял. Потом кольцо с пальца на палец переменил. Выскочили три молодца: — Што, новой хозеин, нать?! — Нать мой дом стеклянной и мост хрустальной на старо место поставить. И штобы я во своей горницы взелся. Так все и стало. Дом стеклянной и мост хрусталь- ной поднело и на Русь поташшило. Та царевна со своим дружишком в каком-то месте неокуратно выпали и просели в болото. А Ванька с мамкой, собака бела да кошка сера стали помешшаться во своем доме. И хрустальной мост отворотили от царского крыльца и перевели на деревню. Из деревни Ванька и взял себе жону, хорошу деушку. [/more]

Ответов - 14

Ludovit: Там есть некоторые опечаточки — можно исправить?

Светлаока: Ludovit хозеин, типа? у тебя есть оригинальная книга Шергина? Сначала укажи на опечатки.

Светлаока: АВДОТЬЯ РЯЗАНОЧКА Былина в пересказе Б. Шергина Зачинается доброе слово Про Авдотью-жёнку, Рязанку. Дунули буйные ветры, Цветы на Руси увяли, Орлы на дубах закричали, Змеи на горах засвистали. Деялось в давние годы. Не от ветра плачет сине море, Русская земля застонала. Подымался царище татарский Со своею Синею ордою*, С пожарами, со смертями. Города у нас на дым пускает, Пепел конским хвостом разметает, Мёртвой головой по земле катит. И Русь с Ордой соступилась**, И были великие сечи... Кровавые реки пролилися, Слёзные ручьи протекали. Увы тебе, стольный Киев! Увы тебе, Москва со Рязанью! В старой Рязани плач с рыданьем: Носятся страшные вести. И по тем вестям рязанцы успевают, Город Рязань оберегают: По стенам ставят крепкие караулы, В наугольные башни-дозоры. Тут приходит пора-кошенина.*** Житьё-то бытьё править надо. Стрелецкий голова**** с женою толкует, Жену Авдотью по сено снаряжает: — Охти мне, Дунюшка-голубка, Одной тебе косить приведётся, Не съездить тебе в три недели, А мне нельзя от острога отлучиться, Ни брата твоего пустить с тобою, Чтобы город Рязань не обезлюдить. А Авдотья в путь собралася, В лодочку-ветлянку погрузилась. Прощается с мужем, с братом, Милого сына обнимает: — Миленький мой голубочек, Сизенький мой соколик, Нельзя мне взять тебя с собою: У меня работа будет денно-нощна, Я на дело еду скороспешно. После этого быванья Уплыла Авдотья Рязанка За три леса тёмных, За три поля великих. Сказывать легко и скоро, Дело править трудно и долго. Сколько Авдотья сено ставит, Умом-то плавает дома: "Охти мне, мои светы, Всё ли у вас по здорову?" А дни, как гуси, пролетают, Тёмные ночи проходят. Было в грозную ночку — От сна Авдотья прохватилась, В родимую сторонку взглянула: Над стороной над Рязанской Трепещут пожарные зори... Тут Авдотья испугалась: — Охти мне, мои светы! Не наша ли улица сгорела? — А ведь сена бросить не посмела: Сухое-то кучами сгребала, Сучьём суковатым пригнетала, Чтобы ветры-погоды не задели. День да ночь работу хватала, Не спала, не пила, не ела. Тогда в лодчонку упала, День да ночь гребла, не отдыхала, Весла из рук не выпускала. Сама себе говорила: — Не дрожите, белые руки, Не спешите, горючие слёзы! — Как рукам не трястися, Как слезам горючим не литься? Несёт река головни горелы, Плывут человеческие трупы. На горах-то нет города Рязани, Нету улиц широких, Нету домовитого порядка. Дымом горы повиты, Пеплом дороги покрыты. И на пеплышко Авдотья выбредала. ---------------------- *Синяя орда — прозвище одного из татарских племён времён нашествия татар на Русь. ** Соступилась — сошлась. *** Кошенина — время покоса, когда заготавливают сено. Стрелецкий голова — начальник над отрядом стрельцов, охраняющих город или крепость. Острог — деревянная крепость в городе. Ветлянка — лодка, прошитая корнями ветлы — ивы. Такое крепление было прочнее железного. Быванье — происшествие, событие. ------------------------------------------------------------ Среди городского пепелища Сидят три старые бабы, По мёртвым кричат да воют, Клянут с горя небо и землю. Увидели старухи Авдотью: — Горе нам, жёнка Авдотья! Были немилые гости, Приходил царище татарский Со своею Синею ордою, Наливал нам горькую чашу. Страшен был день тот и грозен. Стрелы дождём шумели, Гремели долгомерные копья. Крепко бились рязанцы, А татар не могли отбити, Города Рязани отстояти. Убитых река уносила, Живых Орда уводила. Увы тебе, жёнка Авдотья! Твоё тёплое гнёздышко погибло, Домишечко твоё раскатилось, По камешку печь развалилась. Твоего-то мужа и брата, Твоего-то милого сына В полон увели татары! И в те поры Авдотья Рязанка Зачала лицо своё бити, Плачем лицо умывати, Она три дня по пеплышку ходила, Страшно, ужасно голосом водила, В ладони Авдотьюшка плескала, Мужа и брата кричала, О сыне рыдала неутешно. Выплакала все свои слёзы. Высказала все причитанья. И после этого быванья Вздумала крепкую думу: — Я пойду вслед Орды, вслед татарской, Пойду по костям по горелым, По дорогам пойду разорённым. Дойду до Орды до проклятой, Найду и мужа и брата, Найду своего милого сына! Говорят Авдотье старухи: — Не дойти тебе Орды за три года. Пропадёшь ты, жёнка, дорогой, Кости твои зверь растащит, Птицы разнесут по белу свету. Говорит Авдотья старухам: — То и хорошо, то и ладно! Дожди мои косточки умоют, Буйные ветры приобсушат, Красное солнце обогреет. Говорят Авдотье старухи: — В Орде тебе голову отымут, Кнутом тебе перебьют спину. — Двум смертям не бывати, А одной никому не миновати! — И пошла Авдотья с Рязани: Держанный на плечах зипунишко, На ногах поношенны обутки. И поминок добыла своим светам: ПОяса три да три рубахи. — Найду их живых или мёртвых, В чистые рубахи приодену. ------------------------------------------------------ Долгомерный — долгий мерою, т.е. длинный. Зипун — кафтан крестьянского сукна с большим воротником. ПомИнок — памятный подарок.


Светлаока: Шла Авдотья с Рязани, Суковатой клюкой подпиралась. Шла она красное лето, Брела она в грязную осень, Подвигалась по снегу, по морозу. Дожди её насекают, Зимние погоды заносят. Страшно дремучими лесами: В лесах ни пути, ни дороги, Тошно об лёд убиваться, По голому льду подаваться. Шла Авдотья с Рязани, Шла к заре подвосточной, Шла в полудённые страны, Откуда солнце восходит, Смену несла своим светам: Три пояска да три рубахи. Шла, дитя называла, Мужа и брата поминала. Тогда их только забывала, Когда крепким сном засыпала. Шла Авдотья близко году, Ела гнилую колоду, Пила болотную воду. До песчаного моря доходила. Идут песчаные реки, Валится горючее каменье, Не видать ни зверя, ни птицы; Только лежат кости мёртвых, Радуются вечному покою. В тлящих полуденных ветрах, В лютых ночных морозах Отнимаются руки и ноги, Уста запекаются кровью. И после этого быванья Веют тихие ветры. Весна красна благоухает, Земля цветами расцветает. Жёночка Авдотья Рязанка На высокую гору восходит, Берега небывалые видит: Видит синее широкое море, А у моря Орда кочевала. За синими кудрявыми дымами Скачут кони табунами, Ходят Мурзы-татаре, Ладят свои таборы-улусы. Тут-то Авдотью увидали, Врассыпную от неё побежали: — Алай-булай, яга-баба! — Алай-булай, привидение! — Голосно Авдотья завопила: — Не бегайте, мурзы-татаре! Человек я русского роду. Иду я в Орду больше году, Чтобы вашего царя видеть очи. — И в ту пору, и в то время Авдотью к царищу подводят. Блестят шатры золотые, Стоят мурзы на карачках Виньгают в трубы и в набаты, Жалостно в роги играют, Своего царища потешают. -------------------------- Насекают — секут, стегают. Тлящий — растлевающий, разрушающий. Мурзы-татаре, мурзы, мурзы-уланые — так называли русские татарских начальников. Улусы — кочевые стойбища татар.

Светлаока: Сидит царище татарский На трёх перинах пуховых, На трёх подушках парчёвых. Брови у царища совины, Глаза у него ястребины. Усмотрел Авдотью Рязанку, Заговорил царище, забаял: - Человек ты или привиденье? По обличью ты русского роду. Ты одна-то как сюда попала? Ты не рыбою ли реки проплывала, Не птицей ли горы пролетала? Какое тебе до меня дело? - И жёнка Авдотья Рязанка Его страшного лица не убоялась: - Ты гой еси*, царище татарский, Человек я русского роду, Шла к тебе больше году, Сквозь дремучие леса продиралась, О голые льды убивалась, Голод и жажду терпела, От великой нужды землю ела. Я шла к тебе своей волей, У меня к тебе обидное дело: Приходил ты на Русь со смертями, С пожарами, с грабежами, Ты разинул пасть от земли до неба, Ты Рязань обвёл мёртвою рукою, Катил по Рязани головнёю, Теперь ты на радости пируешь... Ей на то царище рассмехнулся: - Смело ты, жёнка рассуждаешь, Всего меня заругала! Не слыхал я такого сроду. А не будем с тобой браниться, Давай, Рязанка, мириться. Какое тебе до меня дело? - Говорит Авдотья Рязанка: - Ты увёл в полон моего мужа и брата, Унёс моего милого сына. Я ночью и днём их жалею, Покажи их живых или мёртвых. Я одену их в чистые рубахи, Поясами их опояшу, Покричу над ними, поплачу, Про запас на них нагляжуся. И царь на Авдотью дивится: - Орда молодцов видала, Такого образца не бывало! Не князь, не посол, не воин - Жёночка с Рязани, сиротинка, Перешла леса и пустыни, Толкучие горы перелезла, Бесстрашно в Орду явилась... Гой вы, мурзы-татаре, Приведите полоняников рязанских, Пущай Авдотья посмотрит, Жив ли муж её с братом, Тут ли её милое чадо! И полон рязанский приводят, И Авдотья видит мужа и брата, Живого видит милого сына. И не стрела с тугого лука спрянула, Не волна о берег раскатилась, С семьёй-то Авдотьюшка свидалась. Напали друг другу на шею, Глядят, и смеются, и плачут. Говорит царище татарский: - Жалую тебе, жёнка Авдотья, За твоё годичное хожденье: Из троих тебя жалую единым, Одного с тобою на Русь отпущаю. Хочешь, бери своего мужа, Хочешь, бери себе сына, А хочешь, отдам тебе брата. Выбирай себе, Рязанка, любого. ------------------ *Г о й е с и — это словосочетание употребляется в былинах как заздравный клич. Г о и т ь — жить, здравствовать.

Светлаока: И в ту пору и в то время Бубны, набаты замолчали, Роги и жалейки перестали. А жёнка Авдотья Рязанка Горше чайцы морской возопила: - Тошно мне, мои светы! Тесно мне отовсюду! Как без камешка сине море, Как без кустышка чистое поле! Как я тут буду выбирати, Кого на смерть оставляти?! Мужа ли я покину? Дитя ли своё позабуду? Брата ли я отступлюся?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Слушай моё рассужденье, Не гляди на мои горькие слёзы: Я в другой раз могу замуж выйти, Значит, мужа другого добуду. Я в другой раз могу дитя родити, Значит, сына другого добуду. Только брата мне не добыти, Брата человеку негде взяти... Челом тебе бью, царь татарский, Отпусти на Русь со мной брата! И в то время жёнка Рязанка Умильно перед царищем стояла, Рученьки к сердцу прижимала, Не мигаючи царю в очи глядела, Только слёзы до пят протекали. Тут не море волна прошумела, Авдотью Орда пожалела, Уму её подивилась. И царище сидит тих и весел, Ласково на Авдотью смотрит, Говорит Авдотье умильно: - Не плачь, Авдотья, не бойся, Ладно ты сдумала думу, Умела ты слово молвить. Хвалю твоё рассужденье, Славлю твоё умышленье. Бери себе и брата и мужа, Бери с собой и милого сына. Воротися на Русь да хвастай, Что в Орду не напрасно сходила, На веках про Авдотью песню сложат, Сказку про Рязанку расскажут... А и мне, царищу, охота, Чтобы и меня с Рязанкой повалили, Орду добром помянули. Гей, рязанские мужи и жёны, Что стоите, тоскою покрыты? Что глядите на Авдотьину радость? Я вас всех на Русь отпущаю. Гей, жёнка Авдотья Рязанка! Всю Рязань веди из полону, И будь ты походу воевода. И в те поры мурзы-татаре Своего царища похваляют, Виньгают в трубы и в роги, Гудят в набаты, в бубны. И тут полоняники-рязанцы Как от тяжкого сна разбудились, В пояс Орде поклонились, Молвили ровным гласом: - Мир тебе, ордынское сердце, Мир вашим детям и внукам! И не вешняя вода побежала, Пошла Рязань из полону. Понесли с собой невод и карбас* Да сетей поплавных - перемётов, Чем, в дороге идучи, питаться. Впереди Авдотья Рязанка С мужем, с братом и с сыном, Наряжены в белые рубахи, Опоясаны поясами. После этого быванья Воротилась Рязань из полону На старое своё пепелище, Житьё своё управляют, Улицы ново поставляют. Были люди, миновались, Званье, величанье забывалось. Про Авдотью память осталась, Что жёнка Авдотья Рязанка Соколом в Орду налетала, Под крылом Рязань уносила. ----------------- * К а р б а с - имеется ввиду речной карбас - гребное, беспалубное, парусное судно. К О Н Е Ц !!! А кто слушал - М О Л О Д Е Ц!!!!!!

Ludovit: Светлаока пишет: есть оригинальная книга Шергина? Да, имеется. Светлаока пишет: ??? хозеин, типа? Дак тут как раз правильно, "хозеин" — вариант произношения ятя. Светлаока пишет: И так - хорошо Согласие понято. Как файл прислать?

Светлаока: Ludovit размести тут свой вариант - любо будет.

Ludovit: Борис Шергин ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО Жили Ванька двоима с матерью. Житьишко было само последно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего. Однако Ванька кажной месяц ходил в город за пенсией. Всего получал одну копейку. Идет оногды с этима деньгами, видит — мужик собаку давит: — Мужичок, вы пошто шшенка мучите? — А твое како дело? Убью вот, телячьих котлетов наделаю. — Продай мне собачку. За копейку сторговались. Привел домой: — Мама, я шшеночка купил. — Што ты, дураково поле?! Сами до короба дожили, а он собаку покупат! Через месяц Ванька пенсии две копейки получил. Идет домой, а мужик кошку давит. — Мужичок, вы пошто опять животину тираните? — А тебе-то како дело? Убью вот, в ресторант унесу. — Продай мне. Сторговались за две копейки. Домой явился: — Мама, я котейка купил. Мать ругалась, до вечера гудела. Опять приходит время за получкой идти. Вышла копейка прибавки. Идет, а мужик змею давит. — Мужичок, што это вы все с животными балуете? — Вот змея давим. Купи? Мужик отдал змея за три копейки. Даже в бумагу завернул. Змея и провещилась человеческим голосом: — Ваня, ты не спокаиссе, што меня выкупил. Я не проста змея, а змея Скарапея. Ванька с ей поздоровался. Домой заходит: — Мама, я змея купил. Матка язык с перепугу заронила. На стол забежала. Только руками трясет. А змея затенулась под печку и говорит: — Ваня, я этта буду помешшатьсе, покамес хороша квартира не отделана. Вот и стали жить. Собака бела да кошка сера, Ванька с мамой да змея Скарапея. Мать этой Скарапеи не залюбила. К обеду не зовет, по отчеству не величат, имени не спрашиват, а выйдет змея на крылечке посидеть, дак матка Ванькина ей на хвост кажной раз наступит. Скарапея не хочет здеся жить: — Ваня, меня твоя мама очень обижат. Веди меня к моему папы! Змея по дороги — и Ванька за ей. Змея в лес — и Ванька в лес. Ночь сделалась. В темной дебри стала перед има высока стена городова с воротами. Змея говорит: — Ваня, я змеиного царя дочерь. Возьмем извошыка, поедем во дворец. Ко крыльцу подкатили, стража честь отдает, а Скарапея наказыват: — Ваня, станет тебе мой папа деньги наваливать, ты ни копейки не бери. Проси кольцо одно — золотно, волшебно. Змеиной папа не знат, как Ваньку принеть, куда посадить. — По-настояшшему,— говорит,— вас, молодой человек, нать бы на моей дочери женить, только у нас есь кавалер сговоренной. А мы вас деньгами отдарим. Наш Иванко ничего не берет. Одно поминат кольцо волшебно. Кольцо выдали, рассказали, как с им быть. Ванька пришел домой. Ночью переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца: — Што, новой хозеин, нать? — Анбар муки нать, сахару-да насыпьте, масла-да… Утром мати корки мочит водой да сосет, а сын говорит: — Мама, што печка не затоплена? Почему тесто не окатываш? До ночи я буду пирогов-то ждать? — Пирого-ов? Да у нас год муки не бывало. Очнись! — Мама, обуй-ко глаза-те да поди в анбар! Матка в анбар двери размахнула, да так головой в муку и ульнула. — Ваня, откуда? Пирогов напекли, наелись, в город муки продали, Ванька купил себе пинжак с корманами, а матери платьё модно с шлейфом, шляпу в цветах и в перьях и зонтик. Ах, они наредны заходили: собачку белу да кошку Машку коклетами кормят. Опять Ванька и говорит: — Ты што, мамка, думаш, я дома буду сидеть да углы подпирать?.. Поди, сватай за меня царску дочерь. — Брось пустеки говорить. Разве отдадут из царского дворца в эдаку избушку?! — Иди сватай, не толкуй дале. Ну, Ванькина матерь в модно платье средилась, шляпу широкоперу наложила и побрела за реку, ко дворцу. В палату зашла, на шляпы кажной цветок трясется. Царь с царицей чай пьют сидят. Тут и дочь-невеста придано себе трахмалит да гладит. Наша сватья стала середи избы под матицу: — Здрасте, ваше велико, господин амператор. У вас товар, у нас купец. Не отдаите ли вашу дочерь за нашего сына взамуж? — И кто такой ваш жених? Каких он родов, каких городов и какого отца сын? Мать на ответ: — Роду кресьенского, города вашего, по отечесьву Егорович. Царица даже чай в колени пролила: — Што ты, сватья, одичала?! Мы в жонихах, как в copy каком, роемся-выбираем, дак подет ли наша девка за мужика взамуж? Пускай вот от нашего дворца да до вашего крыльца мост будет хрустальной. По такому мосту приедем женихово житье смотреть. Матка домой вернулась невесела: собаку да кошку на улицу выкинула. Сына ругат: — Послушала дурака, сама дура стала. Эстолько страму схватила… — На! Неужели не согласны? — Обрадовались… Только задачку маленьку задали. Пусть, говорят, от царского дворца да до женихова крыльца мост будет хрустальной, тогда придут жанихово житье смотреть. — Мамка, это не служба, а службишка. Служба вся впереди. Ночью Иванко переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца: — Што, новой хозеин, нать?! — Нать, штобы наша избушка овернулась как бы королевскима палатами. А от нашего крыльца до царского дворца мост хрустальной и по мосту машина ходит самосильно. Того разу, со полуночи за рекой стук пошел, работа, строительство. Царь да царица спросонья слышат, ругаются: — Халера бы их взела с ихной непрерывкой… То субботник, то воскресник, то ночесь работа… А Ванькина семья с вечера спать валилась в избушке: мамка на печки, собака под печкой, Ванька на лавки, кошка на шешки. А утром прохватились… На! што случилось!.. Лежат на золоченых кроватях, кошечка да собачка ново помешшенье нюхают. Ванька с мамкой тоже пошли своего дворца смотрять. Везде зерькала, занавесы, мебель магазинна, стены стеклянны. День, а ланпы горят… толь богато! На крыльцо выгуляли, даже глаза зашшурили. От ихного крыльца до царского дворца мост хрустальной, как колечко светит. По мосту машинка сама о себе ходит. — Ну, мама,— Ванька говорит,— оболокись помодне да поди зови анператора этого дива гледеть. А я, как жаних, на машинки подкачу. Мама сарафанишко сдернула, барыной наредилась, шлейф распустила, зонтик отворила, ступила на мост, ей созади ветерок попутной дунул,— она так на чет-вереньках к царскому крыльцу и съехала. Царь да царица чай пьют. Мамка заходит резво, глядит весело: — Здрасте. Чай да сахар! Вчерась была у вас со сватеньем. Вы загадочку задали: мос состряпать. Дак пожалуйте работу принимать. Царь к окошку, глазам не верит: — Мост?! Усохни моя душенька, мост!.. По комнаты забегал: — Карону суда! Пальтё суда! Пойду пошшупаю, может, ишше оптической омман здренья. Выкатил на улицу. Мост руками хлопат, перила шатат… А тут ново диво. По мосту машина бежит сухопутно, дым идет и музыка играет. Из каюты Ванька выпал и к анператору с поклоном: — Ваше высоко, дозвольте вас и супругу вашу всепокорнейше просить прогуляться на данной машинке. Открыть движение, так сказать… Царь не знат, што делать: — Хы-хы! Я-то бы ничего, да жона-то как? Царица руками-ногами машет: — Не поеду! Стрась эка! Сронят в реку, дак што хорошего?! Тут вся свита зауговаривала: — Ваше величие, нать проехаться, пример показать. А то перед Европами будет канфуз! Рада бы курица не шла, да за крыло волокут. Царь да царица вставились в каютку. Свита на запятках. Машина сосвистела, звонок созвонил, музыка заиграла, покатились, значит. Царя да царицу той же минутой укачало — они блевать приправились. Которы пароходы под мостом шли с народом, все облеваны сделались. К шшасью, середи моста остановка. Тут буфет, прохладительны напитки. Царя да царицу из каюты вынели, слуги поддавалами машут, их в действо приводят. Ванька с подносом кланяится. Они, бажоны, никаких слов не примают: — Ох, тошнехонько… Ох, укачало… Ух, растресло, растрепало… Молодой человек[, мы на все согласны! Бери девку. Только] вези нас обратно. Домой поворачивай. Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется. Двадцать генералов на этой свадьбы с вина сгорело. Троих сеноторов в драки убили. Все торжесво было в газетах описано. Молодых к Ваньке в дом свезли. А только этой царевны Ванька не надо был. У ей в заграницы хахаль был готовой. Теперь и заприпадала к Ваньки: — Супруг любезной, ну откуда у тебя взелось эдако богасьво? Красавчик мой, скажи! Скажи да скажи и боле никаких данных. Ванька не устоял против этой ласкоты, взял да и россказал. Как только он заспал, захрапел, царевна сташшила у его с перста кольцо и себе с пальца на палец переменила. Выскочило три молодца: — Што, нова хозейка, нать!.. — Возьмите меня в этих хоромах, да и с мостом и поставьте среди городу Парижу, где мой миленькой живет. Одночасно эту подлу женщину с домом да и с хрустальным мостом в Париж унесло, а Ванька с мамкой, с собакой да с кошкой в прежней избушке оказались. Только Иванко и жонат бывал, только Егорович с жоной сыпал! Все четверо сидят да плачут. А царь собрался после обеда к молодым в гости идти, а моста-то и нету, и дому нету. Конешно, обиделся, и Ваньку посадили в казематку, в темну. Мамка, да кошечка, да собачка христа-ради забегали. Под одным окошечком выпросят, под другим съедят. Так пожили, помаялись, эта кошка Машка и говорит собаке: — Вот што, Белой, сам себе на радось нихто не живет. Из-за чего мы бьемся? Давай, побежим до города Парижа к той б…и Ванькино кольцо добывать. Собачка бела да кошка сера кусочков насушили и в дорогу переправились через реку быстру и побрели лесами темныма, пошли полями чистыма, полезли горами высокима. Сказывать скоро, а идти долго. Вот и город Париж. Ванькин дом искать не долго. Стоит середи города и мост хрустальной, как колечко. Собака у ворот спреталась, а кошка зацарапалась в спальну. Ведь устройство знакомо. Ванькина молодуха со своим прихохотьем на кровати лежит и волшебно кольцо в губах держит. Кошка поймала мыша и свистнула царевне в губы. Царевна заплевалась, кольцо выронила. Кошка кольцо схватила да в окно да по крышам, по заборам вон из города! Бежат с собачкой домой, радехоньки. Не спят, не едят, торопятся. Горы высоки перелезли, чисты поля перебежали, через часты дебри перебрались. Перед има река быстра, за рекой свой город. Лодки не привелось, как попасть? Собака не долго думат: — Слушай, Маха, я вить плаваю хорошо, дак ты с кольцом-то седь ко мне на спину, живехонько тебя на ту сторону перепехну. Кошка говорит: — Кабы ты не собака, дак министр бы была. Ум у тебя осударсьвенной. — Ладно, бери кольцо в зубы да молчи. Ну, поехали! Пловут. Собака руками, ногами хлопат, хвостом правит, кошка у ей на загривки сидит, кольцо в зубах крепит. Вот и середка реки. Собака отдувается: — Ты, Маха, молчи, не говори, не утопи кольца-то! Кошка ответить некак, рот занет… Берег недалеко. Собака — опеть: — Ведь, ежели хоть одно слово скажешь, дак все пропало. Не вырони кольца! Кошка и бякнула: — Да не уроню! Колечко в воду и булькнуло… Вот они на берег выбрались, ревут, ругаются. Собака шумит: — Зазуба ты наговориста! Кошка ты! Болтуха ты проклята! Кошка не отстават: — Последня тварь — собака! Собака и по писанью погана… Кабы не твои разговоры, у меня бы за сто рублей слова не купить! А в сторонки мужики рыбину только што сетью выловили. Стали черевить да солить и говорят: — Вон где кошка да собака, верно, с голоду ревут. Нать им хоть рыбины черева дать. Кошка с собакой рыбьи внутренности стали ись да свое кольцо и нашли… Дак уж, андели! От радости мало не убились. Вижжат, катаются по берегу. Нарадовавшись, потрепали в город. Собака домой, а кошка к тюрьмы. По тюремной ограды на виду ходит, хвос кверху! Курняукнула бы, да кольцо в зубах. А Ванька ей из окна и увидел. Начал кыскать: — Кыс-кыс-кыс!! Машка по трубы до Ванькиной казематки доцапалась, на плечо ему скочила, кольцо подает. Уж как бедной Ванька зарадовался. Как андела, кота того принял. Потом кольцо с пальца на палец переменил. Выскочили три молодца: — Што, новой хозеин, нать?! — Нать мой дом стеклянной и мост хрустальной на старо место поставить. И штобы я во своей горницы взелся. Так все и стало. Дом стеклянной и мост хрустальной поднело и на Русь поташшило. Та царевна со своим дружишком в каком-то месте неокуратно выпали и просели в болото. А Ванька с мамкой, собака бела да кошка сера стали помешшаться во своем доме. И хрустальной мост отворотили от царского крыльца и перевели на деревню. Из деревни Ванька и взял себе жону, хорошу деушку.

Светлаока: ШЕРГИН БОРИС ВИКТОРОВИЧ (16[28].07.1893 (ПО АРХИВНЫМ ДАННЫМ; УКАЗАНИЕ САМОГО ШЕРГИНА НА 1896 — МИСТИФИКАЦИЯ) — 31.10.1973), ПИСАТЕЛЬ, ПОЭТ. http://www.rusinst.ru/showpic.asp?t=articles&n=ArticleID&id=5358 ШЕРГИН Борис Викторович (16[28].07.1893 (по архивным данным; указание самого Шергина на 1896 — мистификация) — 31.10.1973), писатель, поэт. Отец Шергина, потомственный мореход и корабельный мастер, передал сыну дар рассказчика и страсть ко всякому «художеству»; мать — коренная архангелогородка, познакомившая его с народной поэзией Русского Севера («Маменька мастерица была сказывать… как жемчуг, у нее слово катилося из уст»). В семье Шергин воспринял первые важные уроки взаимоотношений с миром и людьми, трудовой кодекс чести северного русского народа. С детства постигал нравственный уклад, быт и культуру Поморья: «морское знанье» — через увлекательные рассказы друзей отца — именитых корабельных плотников, капитанов, лоцманов, зверобоев-промышленников; песни и сказки — от заостровской крестьянки Н. П. Бугаевой, друга семьи и «домоправительницы Шергиных; срисовывал орнаменты и заставки старинных книг, учился писать иконы в поморском стиле, расписывал утварь; еще в школьные годы стал собирать и записывать северные народные сказки, былины, песни. Учился в Архангельской мужской губернской гимназии (1903—12); окончил Строгановское центральное художественно-промышленное училище (1917). Серьезный интерес к фольклору пробудило в Шергине знакомство с пинежской сказительницей М. Д. Кривополеновой, а также с видными фольклористами братьями Ю. М. и Б. М. Соколовыми. В годы учебы в Москве выступал как исполнитель баллад и старин Двинской земли; по приглашению Ю. М. Соколова иллюстрировал своим пением лекции по народной поэзии в Московском университете. В 1916 познакомился с акад. А. А. Шахматовым; по его инициативе направлен Академией наук в командировку в Шенкурский у. Архангельской губ. для исследования местных говоров и записи произведений фольклора. По возвращении в Архангельск (1918) работал как художник-реставратор, заведовал художественной частью ремесленной мастерской, внес вклад в возрождение северных промыслов (в частности, холмогорской техники резьбы по кости), занимался археографической работой (собирал книги «старинного письма», древние лоции, записные тетради шкиперов, альбомы стихов, песенники). В 1922 окончательно переехал в Москву; работал в Институте детского чтения Наркомпроса, выступал с рассказами о народной культуре Севера с исполнением сказок и былин перед разнообразной, в основном детской, аудиторией. С 1934 — на профессиональной литературной работе. Первая публикация — очерк «Отходящая красота» о концерте М. Д. Кривополеновой (газета «Архангельск». 1915. 21 нояб.). При жизни писателя опубликовано 9 книг (не считая переизданий). В газетах и журналах Шергин помещал статьи литературоведческого и искусствоведческого характера, реже —литературные произведения. Шергин — сказитель и сказочник сформировался и стал известен раньше, чем Шергин-писатель. Его первую книгу «У Архангельского города, у корабельного пристанища» (1924) составляют сделанные им записи шести архангельских старин с нотацией мелодий, напетых матерью (и входивших в репертуар выступлений самого Шергина). Разителен переход от торжественно-печальных старин первого шергинского сборника к грубовато-озорному юмору «Шиша Московского» (1930) — «скоморошьей эпопеи о проказах над богатыми и сильными». Авантюрные остроумные сюжеты, сочный язык, гротескно-карикатурное изображение представителей социальных верхов связывают плутовской цикл Шергина с поэтикой народной сатиры. «Шишу Московскому» было суждено стать самой знаменитой книгой писателя: в 1932—33 сказки Шергина в исполнении автора передавались по московскому радио и имели огромный успех у слушателей. В третьей книге — «Архангельские новеллы» (1936), воссоздающей нравы старомещанского Архангельска, Шергин предстает как тонкий психолог и бытописатель. Новеллы сборника, стилизованные во вкусе популярных переводных «гисторий» XVII—XVIII вв., посвящены скитаниям в Заморье и «прежестокой» любви персонажей из купеческой среды. Первые три книги Шергина (оформленные автором собственноручно в «поморском стиле») представляют в полном объеме фольклорный репертуар Архангельского края. Но степень зависимости автора от фольклорного первоисточника с каждой новой книгой все уменьшается, так что непременная ссылка Шергина на такой источник становится не более чем выражением авторской скромности. История Поморья, опосредованная в первых трех книгах Шергина через искусство, красноречие, быт, предстает в своем непосредственном виде в следующем его сборнике — «У песенных рек» (1939). Сборник этот включает в себя историко-биографические поморские рассказы, народные толки о вождях революции и замечательных людях страны, легендарно-сказочные их биографии. Несмотря на очевидную подчиненность хвалебных «сказов о вождях» политическому заказу, не они определяют общий художественный уровень сборника, в котором «сила и угодье» шергинского слова достигают подлинно классической высоты. Впервые Поморье так широко и полнозвучно раскрывает свои просторы, душу, историю: детально выписанная панорама Двинской земли, ее богатств и просторов, проникновенный очерк уклада поморской жизни, яркие рассказы о героическом труде поморов. Труд — любимейшая область художественного изображения Шергина. Через труд раскрываются история и душа северного народа, в труде проявляются достоинства и красота отдельной личности. В книге «У песенных рек» Север России предстает как особый культурно-исторический регион, сыгравший значительную роль в судьбе страны и занимающий неповторимое место в ее культуре. Последующие «изборники» Шергина расширяют и уточняют этот образ. Вышедшую после войны книгу «Поморщина-корабельщина» (1947) сам Шергин называл своим «репертуарным сборником»: она объединяет произведения, с которыми он выступал в военные годы в госпиталях и воинских частях, клубах и школах. Судьба этого сборника трагична: он был подвергнут вульгарно-социологической переработке и вызвал уничижительную критику со стороны фольклористов как «грубая стилизация и извращение народной поэзии». Имя писателя было дискредитировано, а он сам обречен на десятилетнюю изоляцию от читателя. Разрушению стены молчания вокруг Шергина способствовал организованный в 1955 творческий вечер писателя в Центральном Доме литераторов, после которого в издательстве «Детская литература» был опубликован сборник «Поморские были и сказания» (1957), а через некоторое время вышел и «взрослый» сборник избранных произведений «Океан — море русское» (1959). Сборник вызвал немало восторженных отзывов; особое внимание рецензентов привлекало словесное мастерство писателя. Заслуженное признание пришло к Шергину после высокой оценки его творчества в статье Л. М. Леонова («Известия». 1959. 3 июля). В 1967 опубликовано наиболее полное прижизненное издание произведений Шергина — сборник «Запечатленная слава». В творчестве Шергина очень четко выделяются две основные манеры повествования: патетическая и бытовая. Первая используется писателем в описаниях величавой природы Севера и славных деяний его народа, включая в себя широкий набор позитивно-идеализирующих средств, и связана с традицией древнерусской агиографии и фольклорной эпики. Вторая, свойственная шергинскому очерку нравов и бытовой сказке, явно ориентирована на сказ — фонетическую, лексическую, синтаксическую имитацию устной речи. «Будничный», неприкрашенный характер языку придает использование Шергиным сниженного просторечия и вульгаризмов; широкое заимствование «словесного жемчуга» — диалектных особенностей Русского Севера; обилие метких сравнений (сродни ассоциативности народной речи) и остроумных образных словечек; речевая полифония. В языке произведений Шергина представлены профессиональные словари корабельщиков, мореходов, рыбаков, художников Поморья. В прозе писателя уникальным образом сочетаются высокая литературная традиция (во всем многообразии культурных ассоциаций, которые жили в сознании начитанных поморов на рубеже XIX—XX вв.) и коренное родство с фольклорным, часто открыто манифестированное. По словам В. И. Белова, «один Шергин… сумел так удачно, так непринужденно породнить устное слово с книгой». Своеобразие фольклоризма Шергина состоит в непосредственной ориентации его текстов на народное творчество. Цель художника не в том, чтобы обогатить литературу за счет внеположенного по отношению к ней фольклора, но чтобы явить народную поэзию как оригинальный, неповторимый и бесценный способ видения мира и человека, способствовать «вокнижению» фольклора. В текстах писателя — обилие цитат из фольклорных текстов (пословицы, поговорки, отрывки из былин, причитаний, лирических песен, небывальщин и т. п.). Большинство из них рассчитаны на чтение вслух, и Шергин, знавший всю свою прозу и поэзию наизусть, до последних лет жизни нередко сам исполнял свои произведения. Сказывание было для него не воспроизведением созданного ранее, но самим процессом творчества. Соч.: Поморские были и сказания. М., 1971; Избранное. М., 1977; Поэтическая память. М., 1978; Запечатленная слава. М., 1983; Повести и рассказы. Л., 1984; Древние памяти. М., 1989; Изящные мастера. М., 1990; Жизнь живая. Из дневников разных лет. М., 1992; Дневники (1942—68) // Москва. 1994. № 4, 5. Лит.: Галкин Ю. Ф. Борис Шергин. Златая цепь. М., 1982; Горелов А. А. Поморское узорочье // Шергин Б. В., Писахов С. Г. Сказы и сказки. М., 1985; Галимова Е. Ш. Книга о Шергине. Архангельск, 1988. А. Харитонов

Ludovit: Наконец-то обрящелось: Все книги автора: Шергин Борис http://webreading.ru/authors/shergin-boris и Page 2 of 2 http://webreading.ru/authors/shergin-boris/page/2 69 files А также: http://music.lib.ru/s/shergin_b_w/ А ещё: Смотрите также: Еще аудиозаписи с голосом Б. Шергина http://vkontakte.ru/club6195165 Группа на сайте "В контакте" посвященная творчеству Б. Шергина Но я на сайте "В контакте" не зарегистрирован, может, кто поспособствовал бы оттуда получить дополнительное к тому, что на сайте http://music.lib.ru ?..

Светлаока: «…Вешние и летние зори сияют нежно, ласково. Сейчас глядит заря осенняя. Пронзительна, резка, плачевна… Но где и когда вот так же остро-зрачно и горько-плачевно глядела мне в душу эта осенняя заря? Это было в молодости, когда я расставался с родным домом. И там я, ладонь к ладони, бил локтями о стол. Кричал тогда: «Прости, отчий дом! Думал, век буду здесь жить, остается век поминать!». Вышел на пристань. Увидел красоту вечную, превосходящую всякое горе. Было небо, пылающее золотом и розами. Двина катила волны сизые с чернью, а гребни волн отражали огненный закат. Север мой, родина моя! Живы они, свидетели моей жизни. И не «погибающие зори», а свет вижу вековечный». (Из дневников Бориса Шергина)

Светлаока: Шергин: Утром мати корки мочит водой да сосет, а сын говорит: — Мама, што печка не затоплена? Почему тесто не окатываш? До ночи я буду пирогов-то ждать? — Пирого-ов? Да у нас год муки не бывало. Очнись! — Мама, обуй-ко глаза-те да поди в анбар! Матка в анбар двери размахнула, да так головой в муку и ульнула. — Ваня, откуда? Вот это старое слово "ульнула" мне тогда оченно понравилось; я стала его в речи употреблять. И только недавно в статье Жарниковой С.В. встретилась с ним снова, с его прототипом "кульнуть". Жарникова С.В. ...Или еще один городской разговор: «Такая лужища во дворе, водопровод прорвало. Вот она кульнула, и руку-то сломала». Судя по всему, неудачница, о которой шла речь, упала в воду. Снова возвращаясь к санскриту, заметим, что там кулья или кула – ручей, река. Но реки с таким названием есть и на русском Севере: Кула, Кулой, Кулать, Кулом и так далее. И кроме них – еще масса речушек, озер и населенных пунктов, названия которых можно объяснить, обратившись к санскриту. То есть матка Иванко "ульнула в муку" - упала, как в воду нырнула. Кульнула в полный анбар муки. Шергин ещё знал древние слова русского Севера, а мы уже нет.

Ludovit: См. тж. Форум » Полезные ссылки » Борис Викторович Шергин http://vleskniga.borda.ru/?1-5-0-00000013-000-0-0-1462959509



полная версия страницы