Форум » Влескнига » Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья » Ответить
Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья
Ять: Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья Бя нароуд родiщеск Iльмерстii а сто корежене о дво ста Народо наш яко прiде поздЪ до Русе земЪ а селiщеся среде Iльмерштi Тii бо суте брачке наше а намо...подобi соуте Дощ.2 Был народ родственный (родiщеск) Ильмерский. И сто корней из двухста. Народ наш, как пришел позднее на Русскую землю и селился среди Ильмерцев. Те ведь, (по) суте, братья наши и нам подобны. О Словене, Русе и их сестре Ильмере https://vk.com/doc399489626_526607413
Ответов - 76, стр:
1 2 3 All
Ять: V. Общая стратиграфическая увязка поименованных памятников друг с другом, а также согласование их стратиграфии с имеющимися в настоящее время геологическими работами по стратиграфии нашего неолита Айлио (24), А.П. Павлова (25), Б.Ф. Землякова (26, 27, 28), а также работою А. Еуропеуса (29), еще не закончены проработкой. Равным образом незаконченной является взаимная стратиграфическая увязка некоторых из этих памятников со страграфическими работами по изучению торфяников, в чем весьма активных соучастников встретили наши работы в лице В.С. Доктуровского, (З0), Д.П. Мещеряков а (З1) и некоторых других исследователей. Нет сомнения в том, что дальнейшее развитие геологических и почвенных исследований аллювиальных отложений, а также развитие исследований торфяников на изучаемой нами территории создадут для неолитических культур достаточно прочную относительно хронологическую базу. Среди перечисленных нами памятников, равно как и среди тех, которые обследованы или раскопаны сотрудниками наших лабораторий в последние годы и не введены мною в настоящую работу, имеются такие, которые дали стратиграфически или по конструкции памятников отделимые слои с залегающими в них своеобразными комплексами находок. Такие, найденные в особых слоях или условиях керамические комплексы обозначаются мною в настоящей работе арабскими цифрами рядом с обозначением памятника, начиная с наиболее древнего (глубокого) слоя. Совершенно очевидно, что такие расслоенные памятники дают особенно ценный материал для установления относительной хронологической последовательности культур. Из этих памятников отметим нижеследующие: 1) Языково. Под основным слоем залегания в торфе комплексов Языково 2 мы имеем залегание в верхнем горизонте подстилающей глины комплекса керамики Языково 1. 2) Малое Окулово I—II. Курганный могильник Малое Окулово II расположен на площади стоянки Малое Окулово I, причем раскопками выяснен ряд деталей нарушения позднейшим памятником первого. 3) Николо-Перевоз II. В этом местонахождении выделяются стратиграфически и морфологически более древний комплекс Николо-Перевоз П1 и более поздний Николо-Перевоз П2. 4) Ветлужские городища. Хотя эти памятники и затрагиваются в данной работе лишь попутно, однако следует здесь отметить, чтонекоторые из них дают четкую картину следующих стратиграфических разделений: Одоевское 1, Одоевское 2, Одоевское 3, Богородское 1) близкое по характеру керамики к Одоевскому 1), Богородское 2) близкое к Чортово 2), Чортово 1) близкое к Одоевское 3), Чортово 2. Яркий пример характера памятников Малое Окулово I и II укрепил мои предположения о возможной расшифровке Сейминского памятника, о котором создалась большая литература, но систематическое описание комплекса находок которого еще не было опубликовано. Нет сомнения в том, что на Сейминской дюне находился могильник, вскрывавшийся многократно за период времени до 1922г. Из описания этих раскопок можно видеть, что здесь предполагалось также и присутствие «селища» (стоянки). Мои раскопки 1922г. на той же дюне, но на нетронутых участках не обнаружили ни бронзовых предметов, ни следов могильника, очевидно не задетого моими траншеями. Напротив, я получил в результате раскопок ряд признаков, указывающих на существование здесь стоянки с неолитоидною керамикой. Принимая во внимание, что в керамике Сеймы в целом можно проследить влияния ряда культур, как это показано ниже в моей схеме, я полагаю возможным допускать, что вследствие несовершенства раскопок этого памятника его комплексы были смешаны воедино, что, быть может, не относится к бронзовому инвентарю, но относится к инвентарю кремневому и, в особенности, к керамике. В настоящее время безошибочное разделение инвентаря стоянки возможно не единого комплекса Сеймы по материалам прежних раскопок — уже является почти безнадежным; во всяком случае мы пока не имеем возможности рассматривать этот комплекс иначе как в целом. Отмечая стратиграфические отличия некоторых комплексов находок в раскопанных нами памятниках, должно признать, что такие счастливые возможности и случаи их полного выделения на стоянках представляются довольно редкими. Однако метод порайонных исследований вознаграждает палеонтолога в его исканиях возможности бесспорного определения неодновременности различных культурных напластований. В самом деле, если, например, на расстоянии 10 км друг от друга находятся три столь различных по своему инвентарю памятника, как Горшиха, Балахна III и Чуркино, едва ли может быть допущена мысль об одновременном существовании хотя бы двух из них, что свободно допускалось бы, если бы они были разбросаны в различных географических провинциях на расстоянии сотен километров. Таким образом, оперируя с циклом районных культурных смен и оперируя с морфологическими признаками, мы приближаемся к истинному определению культурных смен на большой территории, если нам удается связать между собой те или иные культуры из разных районов. VI. Большое значение в дальнейших построениях придается мною памятникам с «гибридными» комплексами. Такие памятники определяются тогда, когда нам известны чистые комплексы, т.е. такие, которые мы вправе считать характеристичными для руководящих культур. Среди перечисленных выше памятников типичные целостные комплексы керамики, которые могут быть рассматриваемы как чистые, дают следующие: Льялово, Малое Окулово I, преимущественная часть керамических объектов из Волосова I, Поздняково, Малое Окулово II, Докукино и, быть может, Озименки I—II (проработка последних к настоящему времени еще не закончена). Кроме того, чистый комплекс представляет собою фатьяновская керамика из Фатьянова, Чуркина (2, 21, 22, 23, З2, 33, З4). Наконец, весьма своеобразный комплекс представляет Языково 1; однако материал для его понимания в целом еще далеко недостаточен в виду небольших раскопок, которые были до сего времени осуществлены в Языкове. «Гибридным» керамическим комплексом я называю такой, в котором при малых отличиях в морфологическом составе культурного слоя, где залегают находки, или даже при отсутствии таковых отличий оказываются различные по своему морфологическому облику керамические группы (или комплексы). Иногда бывает так, что в нижней части культурного слоя залегается большое количество в процентном отношении объектов одного комплекса (А) и меньшее количество объектов другого комплекса (В), а в верхней части слоя—наоборот. Иногда же, как, например, в Панове (9), ни по глубине, ни по отдельным участкам не устанавливается таких отличий. Нужно предполагать, что «гибридность» комплекса керамики в слое какой-нибудь стоянки зависит от следующих причин: а) от продолжительности существования стоянки, обитатели которой со временем изменяют облик своего инвентаря, б) от различия в бытовом назначении сосудов, в) от неравномерности процесса модификации культуры, который, повидимому, дает иногда скачки или как бы «мутации», обусловленные определенными причинами. При детальном изучении керамических комплексов перечисленных выше памятников оказалось, что, строго говоря, чистые комплексы в их культурах встречаются крайне редко, как, например, в Малом Окулове 1; напротив, даже в таком материале, как Волосово I, представляющем находки с площади четко ограниченного углубления, содержащего культурный слой, мы находим в весьма характерном, основном керамическом комплексе толстостенной гребенчатой керамики некоторую, правда небольшую, примесь более древней ямочно- гребенчатой керамики. Опуская пока интерпретацию этих фактов, которая будет сделана далее, отметим, что установления одного присутствия различных групп керамики в стоянках, которые определяются по морфологическим признакам, которые связывают одни стоянки с другими и относительная древность которых нам становится известной, дает наряду с рассмотренными выше данными хороший материал для общих систематических и историко-культурных построений. К моменту написания настоящей работы я мог располагать лишь весьма предварительными и суммарными определениями этого характера. Я выделил поэтому лишь минимальное число групп в пределах керамического комплекса каждого культурного слоя и обозначил их временно латинскими литерами А, В, С и т. д. В перечисленных памятниках различаются, таким образом, следующие группы, которые увязываются некоторым образом с комплексами, принимаемыми за чистые. Керамика Языкова 2 распадается на группу Языково 2А (=Льялово + nt, где t—обозначает время, п—его коэффициент) и группу Языково 2В ( = Волосово 1В). Керамика Николо-Перевоз П1 распадается на группы Николо-Перевоз П1А ( = ямочно-гребенчатая керамика развитого стиля Волосово 1А?) и Николо-Перевоз ПІВ (= Волосово 1В). Керамика Холомонихи заключает энеолигоидный дериват Волосова 1В (=Волосово 1B + nt — группа, обозначаемая мною литерой А) + ?.. При раскопках О.Н. Бадером была сделана здесь единичная находка целого сосуда типа Малого Окулова II, в условиях, заставляющих предполагать его позднейшее попадение на площадь стоянки. Керамика Липки имеет группу А, сходную с Озименки I и II, дериват которой представлен в Докукине, и группу В, — древней «текстильной» керамики. Керамика Волосова I распадается на А—группу ямочно-гребенчатой керамики развитого стиля и В—типичную, подавляющую по количеству объектов группу гребенчатой керамики. Малого Окулова I = Льялово + nt? Малого Бора распадается на А ( = Поздняково) и Б ( = Липки В?). Ефанова распадается на группы, одна из которых соответствует (?) ( = Липкам В). Балахны III распадается на группы А (своеобразной развитой ямочно-гребенчатой керамики) и В (группу своеобразной гребенчатой керамики более позднего стиля). Большого Козина IV распадается на группы А и Б, подобно Балахне III. Пановская распадается на группы А (неолитоидной), В (текстильной), С (сходной с городищами Одоевским I и Богородским I) и др. VII. Как видно из перечислений локальных групп памятников, их отдельных слоев и, наконец, отдельных керамических комплексов в культурных слоях, мы имеем дело с довольно обширным материалом, который выказывает взаимно морфологические аналогии, связи и переходы. Это делает возможным построение предварительной системы их соотношений по трем признакам: а) морфологическому (по предварительной характеристике), б) хронологическому (стратиграфическому) и в) территориальному. К опыту построения подобной предварительной системы мы и перейдем. При этом построении является необходимым выделить, прежде всего, культуры типичного энеолита и бронзы, а также культуры железа. Выделяя первые, важно учесть, что среди них Фатьяновский (Чуркино), Малое Окулово II и частично Сейма являются комплексами керамики могильников, a Поздняково и Озименки I и II—комплексами стоянок. В нашей системе (табл. рис. 12) хронологическое место круга комплексов Фатьяново—Сейма определяется: а) территориальным положением Чуркина, б) отличием в основных признаках керамики и инвентаря Чуркина от Балахны—Козина, не допускающим мысли о том, что Чуркино могло быть могильником культуры типа Козино — Балахна, в) весьма слабыми намеками, которые можно подметить в архитектуре сосудов, на возможное влияние на неолитический комплекс Балахны—Козина со стороны существующей где-то на соседней территории Фатьяновской культуры или комплекса, близкого к культуре одиночных могил Скандинавии. Положение в нашей системе бронзовых комплексов Позднякова, Малого Окулова и Озименок (?), из которых все имеют юго-восточные генетические связи, т.е. связи с областями древней степи, определяется: а) наличием гибридного комплекса Малого Бора, находящегося по соседству с Поздняковым и Волосовым, б) наличием влияний комплекса острореберной керамики Малого Окулова в Сейме и на территории Холомонихи, в) наличием влияний Озименок в Липках. Наконец хронологическое положение культур железа определяется: а) наличием ряда связей по текстильной керамике (см. 9, а также работу О.Н. Бадера о стоянках с сетчатой керамикой З5, среди комплексов которой, например, H—Перевоз П, представляет собою едва ли не типичный комплекс ранних селищ и городищ Дьяковой культуры) и б) находкой железной стрелы в Докукине. Мезолитические источники рассматриваемых нами неолитических культур представляются еще не совсем ясными. Выше мною отмечено распространение на нашей территории культур с микролитоидными пережитками. Мы имеем также существование Горшихи в районе Балахны, и, наконец, я устанавливаю весьма своеобразный характер Балахнинского кремневого инвентаря со следами микролитоидных влияний, которые я усматриваю также и в некоторых комплексах, известных мне по материалам Костромского и Ярославского музеев. Указанные факты позволяют предположить, что микролитоидные влияния, явившиеся на север очевидно со стороны Оки, удержались в неолите района Волги от Ярославля до Балахны, в то время как на Оку распространились мощные влияния культур с макролитическими комплексами, могущие быть в той или иной степени прослеженными во всех связанных с Льяловым, Языковым 2 и Волосовым культурах. Недоказуемой пока (пока — за отсутствием данных по инвентарю) является генетическая связь Языкова 1. Этими комментариями к построению предлагаемой мною предварительной схемы, отражающей отмеченные выше факты, я считаю возможным пока ограничиться и перейти к пояснениям самой схемы (табл. 1). Нужно отметить, что эти последние могут быть даны лишь в самых общих чертах, а приводимые изображения типов сосудов являются лишь общею иллюстрацией некоторых групп комплексов, которые я упоминаю, но никак не характеризующими в деталях морфологический облик керамики своих памятников. Рис. 2. Фрагменты керамики Языково I. Рис. 3. Сосуд керамики Малое Окулово I. Рис. 4. Сосуд керамики Б. Козино IV А. Рис. 5. Сосуд керамики Б. Козино IV AB. Рис. 6. Сосуд керамики Б. Козино IV В. Рис. 7. Сосуд керамики Балахна III. Рис. 8. Сосуд керамики Волосово I В. Рис. 9. Сосуд керамики Н. Перевоз II 2. Рис. 10. Сосуд керамики Липки. Рис. 11. Сосуды из Позднякова (а), Малого Окулова II (г,д,е) и Озименок (б,в). Рис. 12. Схема хронологических и культурных взаимоотношений памятников неолита и других культур на территории центраіьной части Восточной Европы. Рис. 13. Схемы территориальных взаимоотношений культур лесного неолита и других в разные эпохи.
Ять: VIII. Группа наиболее ранней керамики из рассматриваемых местонахождений представлена единичными фрагментами Языкова 1 (рис. 2). Рис. 2. Фрагменты керамики Языково I. Эту группу можно охарактеризовать как группу толстостенной керамики с обильной примесью дресвы в глиняной массе, несущую орнамент в виде длинных параллельных штрихов (D1), а возможно и другие элементы. Форма сосудов для этой группы пока не установлена, равно как и отношение ее к комплексам других территорий. Рис. 3. Сосуд керамики Малое Окулово I. Следующий керамический цикл представляется комплексами керамики, широко известной под именем «гребенчатой» керамики, но понимание которой как для всей области ее распространения, так и для рассматриваемой нами территории нуждается в уточнениях. В рассматриваемых нами культурах начальная фация ее последовательных модификаций представлена сосудами полуяйцевидной формы, соответствующими употреблению на мягком грунте — землянок и кострищ, т.е. на песке, глине, торфе и пр. Эти сосуды имеют зачастую мало диференцированную шейку. Они содержат те или иные твердые примеси в глине; они более тонкостенны, чем в Языкове 1, несмотря нередко на значительную величину сосудов. Их орнамент штамповый, сплошной по всему сосуду, в виде линейных горизонтальных параллельных лент из чередующихся элементов в простых комбинациях, преимущественно круглой или кругловатой ямки (А) и короткого «гребенчатого» (В) отпечатка. Принимая во внимание последнее, я предложил (7) назвать этот цикл, арактеризуемый, между прочим, Льяловской или Мало-Окуловской I (рис. 3) керамикой, «комплексом круглоямочно-гребенчатой керамики». Хронологическая модификация этого цикла протекает медленно. Ее можно охарактеризовать в общем как усложнение орнаментального узора, выражающееся в двояком направлении: 1) группировки орнаментальных эламентов на поверхности сосуда в геометризованные фигуры, например, треугольники, с соответственным частичным изменением линейных орнаментальных узоров на угловатые, и 2) в смысле освобождения пустых, незаполненных орнаментом, полей на сосудах. Повидимому, несколько изменяются при этом и самые «гребенчатые», элементы (В), становясь более удлиненными и разнообразными. Форма сосудов остается, повидимому, прежней. Характеризующим этот цикл комплексом явится, повидимому, Языково 2А, выказывающий генетические связи с комплексами типа Льялова и Малого Окулова I. Дальнейшая судьба этого цикла может быть охарактеризована как большая диференциация формы сосудов, уменьшение значения кругло-ямочного элемента с коническим дном ямок, дальнейшее освобождение от орнамента полей на поверхности сосудов и т.д. Рис. 4. Сосуд керамики Б. Козино IV А. Рис. 5. Сосуд керамики Б. Козино IV AB. Рис. 6. Сосуд керамики Б. Козино IV В. Рис. 7. Сосуд керамики Балахна III. В развитии этого цикла наблюдаются локальные особенности. Так, в районе Балахны—Козина (рис. 4—7) его модификация протекает более или менее спокойно в указанном направлении, причем в Б. Козине IV В как бы намечаются некоторые фатьяновские влияния. На территории Заволжья модификация приводит к типу одного из комплексов Пановкой стоянки, названному мною неолитоидным. Рис. 8. Сосуд керамики Волосово I В. Параллельно с модификацией типа Козина IV на довольно обширной территории протекает развитие, наблюдаемое в комплексах Языкова, Волосова I и других. Здесь появляется комплекс типа Волосово I В (рис. 8), хорошо представленный в виде Языкова 2В, а также в виде своего энеолитоидного деривата Холомониха А и т.п. Это комплекс толстостенных сосудов более цилиндрической формы с округлым или округло-сдавленным (уплощенным) дном и мало днференцированной шейкой. Элементы орнамента — преимущественно разновидности удлиненно-гребенчатых (В) и шнуровых (С) отпечатков; орнаментальные узоры располагаются нередко вертикальными лентами; неорнаментированные поля занимают значительную площадь поверхности. Появление этого керамического цикла, который можно назвать собственно «гребенчатым», в процессе общей модификации нашей неолитической керамики надо рассматривать как явление спорадическое и в значительной мере локальное. Доказательством этого служат: а) его соотношение с развитыми типами круглоямочно-гребенчатого цикла в слоях Волосова I и Языкова 2, где он очевидно отчасти характеризует сосуды особого назначения, и б) характер дальнейшей модификации культур соответствующих территорий, где главным образом на основе дериватов керамики круглоямочно-гребенчатого цикла появляются культуры с кремневым инвентарем и керамическими комплексами, в которых все большую и большую роль приобретает текстильный орнамент (F) на более тонкостенных сосудах. Рис. 9. Сосуд керамики Н. Перевоз II 2 Цикл комплексов с текстильной керамикой охватывает культуры стоянок либо с каменным инвентарем, например Липки (12), Паново (9), либо с признаками железного, например Докукино, Н. Перевоз II 2 (см. рис. 9), причем он дает дериваты, тяготеющие к керамике городищ. Особенностью его для еще неолитических культур является то, что он нигде не встречен в виде чистого. Напротив, как в материалах наших раскопок, так и в других обозначается его несамостоятельная роль среди ямочно-гребенчатой керамики позднего стиля, так что. по моим наблюдениям, величина процентного отношения количества «текстильных» или «сетчатых» фрагментов, сосуды которых в общем одинаковой величины с прочими, является чуть ли не одним из критериев для определения относительного возраста данной культуры. Рис. 10. Сосуд керамики Липки. Сосуды с текстильным (F) орнаментом сохраняют нередко еще весьма архаичную форму днищ, например в Панове, в Липках (12) (см. рис. 10), как и вообще в более поздних комплексах, нередко попадаются пережитки тех или иных более древних признаков в керамике. Однако на сосудах этого цикла, как и цикла Волосово IB — Холомониха А, устанавливается в рассматриваемых нами культурах и переход к плоскому днищу, которое определяет употребление плоской подставки при формовке сосудов и при их бытовом использовании. Все рассмотренные нами группы керамических комплексов в их последовательном появлении характеризуют собою общий ход модификации керамики лесного охотничье-рыболовственного неолита с его стоянками у берегов рек на рассматриваемой нами территории. Этот ход можно рассматривать как звенья прямого цикла развития туземных культур. Рис. 11. Сосуды из Позднякова (а), Малого Окулова II (г,д,е) и Озименок (б,в). Параллельно развитию некоторых частей этого общего цикла устанавливается внедрение на ту же территорию первоночально чуждых туземным керамических комплексов. Эти комплексы во взаимоотношениях с туземными порождают некоторые гибридные комплексы или оказывают на местные культуры более или менее сильно воспринимаемые последними влияния, что может указывать на локальные внедрения в круг лесного неолита этих чуждых культур. Такие локальные внедрения отнюдь не следует истолковывать как результат переселения новых этнических групп, но скорее как локальные восприятия новых культур, распространяющихся затем в виде расходящихся все более слабых волн по периферии районов их преимущественного существования. Примерами подобных внедрившихся в лесную область культур являются такие чистые комплексы, как Чуркино, Поздняково (рис. 11а), Малое Окулово II (рис. 11 г—е) и, отчасти, Озименки I—II (рис. 11 б,в). Примерами гибридных комплексов, которые могут быть расматриваемы как ассимилировавшие влияния (см. схему рис. 12), таких внедрившихся комплексов, представляет керамика культур Сеймы, Панова, Малого Бора, Липок и ряда других памятников. Некоторое сравнительное представление о морфологическом облике главнейших из упомянутых нами комплексов дает сводка индивидуальных характеристик, взятых для иллюстрации объектов, представленная на прилагаемой таблице 2. IX. Исходя из изложенных выше положений и приведенных фактов, развитие древнейших культур, имеющих керамику, на территории распространения раскопанных нами памятников в предшествующие появлению городищ времена, представляется в нижеследующем виде. Прогрессивная модификация культур камня, первоначально стимулированная лишь довольно медленным развитием техники и хозяйства в среде рыболовственно-охотничьего населения в зоне лесов и лесостепи, последовательно прошла стадии, различаемые нами по фациям древней круглоямочно-гребенчатой керамики (типа Льялово, Малое Окулово I и др.) и ямочно-гребенчатой керамики более высокого стиля (Языково 2А, Волосово 1А и т.п.). Районные различия керамических комплексов этих фаций обусловлены, повидимому, индивидуальными особенностями техники, вкусами обитателей отдельных стоянок и особенностями местного керамического материала, т.е. глины. Предшествующая этим фациям стадия керамики на нашей территории типа Языково I еще только намечена раскопками 1928 года. Дальнейшие модификации культуры развитой ямочно-гребенчатой керамики на нашей территории протекали, очевидно, под влиянием ряда различных более прогрессивных культурно-хозяйственных факторов, которые более или менее разновременно оказывали свое влияние в некоторых районах, расположенных близ речных путей, которые связывали лесную зону со степью или, повидимому, с областями Балтики. Источники таких влияний установлены нами пока в качестве таких керамических комплексов, как Фатьяново, Поздняково, Малое Окулово II, Озименки. Возможно, однако, что подобную же роль могла играть Абашевская культура (36), или другие, еще неизвестные нашей науке. Среди подобных «влияющих» комплексов находились несомненно как такие, которые представляют культуры пришлого населения, так и культуры, обязанные своим обликом ассимиляции в туземной керамике посторонних влияний. Собственная модификация культуры ямочно-гребенчатой керамики, устанавливаемая в районе Муром—Вязники—Кашин в качестве специфической фации гребенчатой керамики, типа Волосово 1В, в других районах следовала иной тенденции утраты в керамике некоторых древних признаков орнаментального стиля, как это мы видим, например, в керамике Б. Козина — Балахны. Вместе с тем в стоянках с развитой ямочно-гребенчатой керамикой появляется древняя текстильная керамика, которая приобретает, очевидно, все больше и больше количественное значение. Эта значимость текстильной керамики характеризует последнюю фацию развития туземного неолита лесов рассматриваемой территории. Внедрения влияний чуждых туземным культур бронзы создают на слое туземных культур районные пятна своего распространения, характеризуемые наличием памятников с чистыми и гибридными керамическими комплексами, неоднородность которых обусловлена специфическими хозяйственно-бытовыми причинами. Такие неоднократные из разных территориальных зон влияния создавали, как это иллюстрируется схемой рис. 1ЗА, значительную диференциацию в облике бытовавших местных культур. Можно думать, что более консервативные туземные черты должны были сохранять преимущественно культуры тех районов, которые находились на менее доступной инородным влияниям территории заволжских лесов. Ко временам появления у местного населения первых городищ на Оке, Волге, Вятке, причину которого следует объяснять сильным изменением хозяйственно-культурных отношений на территории Восточной Европы, туземная культурная среда была уже столь диференцированной по своему облику, что рассматриваемая нами территория оказалась разделенной по крайней мере на три четко различаемых ареала распространения городищ: 1) «костеносных»—на основе культур с неолитоидной керамикой типа Панова, 2) «Дьяковых» — на основе культур с древней текстильной керамикой и 3) городищ с керамикой типа «рогожной», как возможных дериватов культур типа Озименок. Можно думать, как это показано на схеме рис. 1З, что параллельно с появлением городищ и металлургии железа в некоторых глухих районах рассматриваемой территории еще сохранились неолитические культуры, которые впоследствии ассимилировали влияния дальнейших дериватов культур городищ того или иного ареала. Культуры «костеносных» городищ районов Ветлуги стратиграфически и хронологически расшифрованы нами на довольно обширном материале раскопок 1925 — 1926 гг. В них четко различаются по крайней мере 3 фации, из которых древнейшая имеет керамику, аналогичную комплексу Паново С, а позднейшая дает дериваты типа поздних, некостеносных городищ, доходящих по своей дате до времени около XIII века нашей эры. Имея эту расшифровку, мы переходим от районов Ветлуги к районам Вятки и Камы, где первые работы были осуществлены нами в 1928 г. По культурам городищ Дьякова типа мы также располагаем в настоящее время значительным материалом, позволяющим наметить некоторые хронологические фации в комплексах Пирова, Кондракова, Синькова, Саконы и др., связанных по керамике с одной стороны со стоянками своих районов, а с другой стороны—с древнейшей фацией костеносных городищ и, наконец, с керамикой некоторых финских могильников соответствующей территории. Наконец, по городищам круга культур с «рогожной» керамикой мы располагаем также некоторым материалом с наших раскопок в районах рек Мокши, Суры, отчасти Волги. Лабораторная обработка этих материалов еще не начата, и я предположительно наметил генетическую связь этих культур с Озименками, где мы имеем керамику круга «срубной культуры» Городцова (З7, 38) и «Хвалынской культуры» Рыкова (З9, 40), основываясь на наблюдениях В.В. Гольмстен (41) о том, что рогожная керамика в Самарском крае настилает на городищах слои, содержащие дериваты Хвалынской керамики. X. Ввиду предварительности намечаемой системы модификаций неолитических культур, невозможно еще устанавливать для приводимых относительно-хронологических построений твердую абсолютную хронологическую сетку. Однако некоторые из таких вех, которые можно было бы наметить для отдельных частей схемы (рис. 12), создают весьма допустимую и правдоподобную картину. Так, дата 1000 года до нашей эры должна быть помещена между Сеймом и Пановым, дата в 2000 лет может лечь близ Волосово 1А, дата в 2500 лет — близ Льялова. Конечно, такие определения должны быть еще многократно просмотрены в связи с многосторонним стратиграфическим анализом условий залегания объектов соответствующих культур. Равным образом в пределах предлагаемых построений, возможно, будут сделаны перестройки после детального морфологического анализа объектов, относящихся к соответствующим памятникам. Я полагаю, однако, что эти, хотя и предварительные построения, смогут отрешить мысли исследователей от понимания последователей смен культурных формаций нашей территории по упрощенной трафаретной схеме неолит—бронзовый век—железный век, считаясь с теорией прогрессивных территориальных модификаций неолита северо-восточной Европы, которую я рассматриваю пока как рабочую теорию, которая справедлива для территории, подвергшейся нашему изучению, но которая должна быть проверена применительно к культурам других территориальных областей. XI. В заключение настоящей работы является целесообразным остановиться на некоторых закономерностях процесса модификации культурно-хозяйственных образований, которые выясняются из приведенных выше положений. Оттеняя эти закономерности, их отнюдь не следует рассматривать иначе как некоторые иллюстрации основных задач палеоэтнологического анализа, каковыми нужно считать именно выяснение закономерностей или «механики» формирования этнических образований. Вместе с тем, ввиду некоторой новизны постановки таких проблем, невозможно пока ни придавать устанавливаемым закономерностям обобщающего или распространительного толкования, ни останавливаться на интерпретации тех или иных хозяйственных факторов, которые их обусловливают. Ввиду того, что выявление этих некоторых фактов базируется на формальном методе анализа материала, можно более или менее условно применить для характеристики самих фактов достаточно понятные научные термины, отнюдь не настаивая на данной терминологии и не подразумевая в понимании причин, их обусловливающих, никаких иных, кроме хозяйственно-бытовых, факторов. В охарактеризованных выше процессах модификации культур камня можно отметить следующие моменты: I. Расщепление неолитического комплекса более древней ямочно-гребенчатой керамики на дальнейшие циклы развития—а) по линии культeр Балахна—Козино—Паново, быть может под воздействием фатьяновских влияний и б) по линии Волосово — Холомониха, еще неясной в смысле своих дальнейших (Галич?) генеалогических связей. 2. Обособление в известную хронологическую эпоху не менее 3-х городищенских культур (костеносной, Дьяковой рогожно-керамической) на территории с некогда менее локально-диференцированным неолитическим подслоем. 3. «Гибридизация» керамических комплексов при взаимоотношениях неоднородных компонентов, как это прослеживается в керамике Липкинского, Малоборского, Пановского, Сейминского и других памятников. Подобную же «гибридизацию» можно видеть, например, в известных комплексах Костромских курганов, исследовавшихся Ф.Д. Нефедовым, в некоторых Владимирских курганах со славяно-финским инвентарем, и пр. 4. Признаки «мутации» в морфологическом облике керамики Языкова 2—Волосова I в виде появления керамики группы В, повидимому, связанной с некоторым переломом хозяйственно-бытовых условий. В качестве подобной же, формально устанавливаемой, «мутации» может быть рассматриваемо обрастание стоянок или селищ валом и рвом, т.е. превращение их в городища, вызванное определенными хозяйственными причинами. 5. Ассимиляция влияний, как, например, влияний Фатьянова на керамику соседствующих или более поздних неолитических комплексов (Балахна, Паново). Таким образом в ходе хронологических изменений в культурах, в общем течении эволюционного процесса замечаются иногда частичные резкие сдвиги в виде мутационных скачков, иногда более спокойные ассимиляционные переходы и т.п. Наконец весьма важное значение для изучения процесса формирования не только этнических, но также расовых групп в центральных областях РСФСР имеют указания на территориальные источники основных культурных влияний, на ареалы распространения этих влияний, на эпоху и длительность этих влияний. Можно отметить, что население западной половины изучавшейся нами территории имело в неолите длительные связи с Балтикой (через макролитоидные комплексы, через Фатьяновскую культуру), население северо-восточной части — с областью Вятки—Камы (в эпоху ранних городищ), а юго-восточной — с областями юга и юго-востока Европы, в особенности во вторую половину эпохи своего неолита. Указанные закономерности и факты лишний раз предостерегают от поспешных объяснений миграционными движениями всяких резких изменений в облике этнических, а может быть, и расовых групп. Имея перед собою значительные хронологические отрезки, палеоэтнология может дать весьма конкретные материалы для суждения о механизме формирования таких групп. Заострить на этом внимание исследователей в наши дни переоценки методологических основ наук о человеке и являлось задачею заключительной части настоящей работы. Б.С. Жуков. Теория хронологических и территориальных модификаций некоторых неолитических культур Восточной Европы по данным изучения керамики. «Этнография», 1929, 1. с.54-77 https://dlib.rsl.ru/viewer/60000290136#?page=64 https://vk.com/doc399489626_531998555
Ять: Следы эпох Перед глазами читателя пройдут события, случившиеся на территории Владимирского края в очень далекие периоды истории — в эпохи камня и раннего металла. Будет рассказано и о том, как изучалось это отдаленное прошлое, какие следы ушедших эпох обнаруживают ныне на Владимирщине археологи. ...Продолжение... Открытия археологов и краеведов С изучением неолитических стоянок и поселений эпохи бронзы на Владимирщине связаны имена археологов и краеведов: А.С. Уварова (одного из зачинателей русской археологии), его жены, П.С. Уваровой (председательницы Московского археологического общества), П.П. Кудрявцева (Муромского судебного следователя), Ф.Я. Селезнева (директора Муромского музея в 20-х годах), В.А. Городцова (Москва), Б.С. Жукова и О. Н. Бадера (Московский университет и Государственный музей Центрально-Промышленной области), А.В Збруевой (Музей антропологии МГУ), Ю.П. Медведева, Т.Б. Поповой (Государственный Исторический музей) и других. Неолитические памятники б. Муромского уезда Владимирской губернии еще в XIX в. стали классическими для Средней России и служили своего рода эталоном в дальнейших исследованиях неолита всей нашей лесной полосы. Недалеко от Мурома, на реке Илемне, В. А. Городцов (В.А. Городцов. Археология. Каменный период. М., 1923) исследовал очень интересный памятник; на нем найдено много крупных каменных орудий, грубо обитых, вытянутой формы. Некоторые исследователи относят местонахождение на Илемне еще к эпохе мезолита, сопоставляя эти орудия с аналогичными находками во Франции и на Верхней Волге. Но не исключено, что мы имеем здесь дело с неолитической мастерской для выделки каменных орудий, и изделия эти являются не чем иным, как своего рода полуфабрикатами; тут не жили, поэтому здесь и отсутствуют остатки глиняной посуды. Одно из древнейших и притом вполне достоверных неолитических поселений Владимирщины — Мало-Окуловская стоянка, расположенная на правом берегу Оки. Б.С. Жуковым при раскопках в 1928—1929 гг. собрана богатая коллекция каменных орудий и своеобразной глиняной посуды; позднее материал был опубликован М.В. Воеводским и А.В. Збруевой (М.В. Воеводский и А.В. Збруева. Мало-Окуловская неолитическая стоянка. Краткие сообщения института истории материальной культуры. Вып. 31. 1950). Кремневые наконечники стрел иволистной формы, скребки и другие каменные орудия, так же, как форма и орнаментация глиняной посуды Мало-Окуловской стоянки, близки элементам культуры, обнаруженным Б.С. Жуковым на Льяловской стоянке близ Москвы, в верховьях Клязьмы; вместе с Льяловской стоянкой Мало-Окуловская относится к числу наиболее ранних неолитических поселений нашей лесной полосы; их время может быть определено как четвертое тысячелетие до н.э. Мало-Окуловская стоянка, как и более поздние неолитические стоянки Владимирщины, относится к давно исчезнувшей неолитической культуре с ямочно-гребенчатой керамикой, т.е. с глиняной посудой, украшенной кругло-ямочным и гребенчатым (зубчатым) орнаментом. Эта посуда имела значительные размеры, круглое или даже коническое дно и полуяйцевидную форму (см. рис.3 из: Б.С. Жуков. Теория хронологических и территориальных модификаций некоторых неолитических культур Восточной Европы по данным изучения керамики. «Этнография», 1929, 1. с.54-77 https://dlib.rsl.ru/viewer/60000290136#?page=64 https://vk.com/doc399489626_531998555 ). Очень интересной и богатой оказалась уже упомянутая стоянка Плеханов Бор, расположенная на левом берегу Оки против деревни Чулково. Открытая более ста лет назад Л.С. Голицыным и обследованная им, она была в последний раз раскопана в 1939г. В.А. Тихомировой и О.Н. Бадером (В.А. Тихомирова. Последние исследования стоянки Плеханов Бор. «Историко-археологический сборник Ин-та краеведческой и музейной работы». М., 1948). Вместе с неолитическим материалом на этой стоянке обнаружен и более поздний материал, относящийся к волосовской археологической культуре начала бронзовой эпохи. На Клязьме и Оке особенно много позднейших неолитических стоянок, относящихся к третьему и началу второго тысячелетия до н.э.: стоянки в районе Петушков на Клязьме, стоянка Бутриха в Вязниковском районе и целая серия окских стоянок в Муромском районе, Садовый Бор на реке Теше, стоянка на реке Ушне и другие (О. Bahder. Zum Erforschung der neolitischen Wohnplätze im Okatale - Eurasia Septentrionalis Antiqua. IV. Helsinki. 1929). Одним из ярких памятников эпохи неолита на Владимирщине является знаменитый Волосовский клад каменных орудий (см. рис. в разделе: Край в эпоху мезолита; И.К. Цветкова. Волосовский клад. Под ред. проф. Д.Я.Брюсова. М., «Сов. Россия», 1957). Век металла и камня Десятки лет в русской археологической литературе стоянка у деревни Волосово под Муромом олицетворяла понятие об окском неолите. Богатейшие собрания археологических находок из окрестностей этой деревни имели па предметах надпись «Волосово» — без уточнения пункта, в котором каждый предмет найден; таковы, например, старые собрания из Волосова, хранившиеся в Антропологическом музее Московского университета, организованном Д.Н. Анучиным. Но материал этот — и каменные орудия, и изделия из кости, и керамика — имел довольно пестрый, неоднородный характер. К тому же было известно, что значительная часть вещей, переданных в музей местными любителями, собрана не лично ими, а была приобретена у известной в то время в Волосове бабушки Акулины, сделавшей продажу древних предметов основной статьей своего дохода. И вот летом 1924г. для уточнения топографии Волосовского местонахождения туда был направлен Институтом антропологии МГУ и Московским областным музеем студент МГУ О.Н. Бадер Эта разведка дала большие результаты и легла в основу современных археологических исследований в окрестностях Мурома. Удалось выяснить, что в ближайших окрестностях Волосова на раскинувшихся вокруг нее огромных, сильно развеваемых песках окской надлуговой речной террасы располагаются не единичные памятники, известные из раскопок Уваровых в конце XIX в или В.А. Городцова в 1910г., а буквально десятки стоянок и могильников, отделенных друг от друга пустым пространством и относящихся к разному времени и к различным культурам неолита и бронзы. Предметы из поселений и могильников бронзовой эпохи: 1 — каменный сверленый боевой топор фатьяновской культуры из Ковровского могильника; 2 — фатьяновский сосуд из Сущевского могильника; 3 и 4— бронзовые браслеты из Борисоглебского могильника поздняковской культуры; 5 и 6 — глиняные грузила из Подборновского поселения и поселения Малый Бор поздняковской культуры; 7 — бронзовое копье (реконструкция) из Подборновского поселения; 8 и 9— бронзовый нож и кинжал из Борисоглебского могильника. Глиняные сосуды поздняковской культуры: 10 — из Битяговских курганов близ Мурома; 11 — хранится во Владимирском музее Основной Волосовской стоянкой, исследованной в 1910г. раскопками В.А. Городцова, а в 1926 и 1927гг. раскопками Б.С. Жукова и С.Ф. Преображенского, является большое поселение со многими жилищами — полуземлянками, толстостенными сосудами с примесью толченой раковины в глине и зубчатым орнаментом, с великолепным по технике инвентарем кремневых орудий, но уже с присутствием отдельных медных предметов и, видимо, первыми следами домашних животных. Своеобразие материальной культуры этой стоянки позволило выделить особую археологическую культуру, названную волосовской и относящуюся уже к началу эпохи металлов, к началу второго тысячелетия до н.э. В.А. Городцов исследовал на Волосовской стоянке якобы круглые полуземлянки (В.А. Городцов. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома в 1910г. — в кн.: «Труды Московского археологического о-ва «Древности», т. XXIV. М., 1914), Б.С. Жуков — четырехугольные. Связанное с этой культурой население, видимо, пришло на Оку с востока, с Камы и Средней Волги, и составило первое ядро волго-финских племен на территории Средней России (?). Близ деревни Панфилово Муромского района В.А. Городцовым в 1924г. была раскопана другая стоянка волосовского типа, но более поздняя (В.А. Городцов. Панфиловская палеолитическая стоянка. В кв.: «Труды Владимирскою гос. областного музея», т. II, Владимир,1925). Здесь снова были найдены предметы из меди и кости домашних животных, а также большие круглые жилища — полуземлянки; но в более поздних раскопках этой стоянки, проведенных Е.И. Горюновой, жилища оказались прямоугольными, соединенными переходами, типично волосовскими. Здесь же обнаружены несколько древних погребений. Очень богатая стоянка волосовского типа была открыта О.Н. Бадером в 1926г. и раскапывалась им в 1927г. в урочище Холомониха на левом берегу Клязьмы в Вязниковском районе, близ деревни Липовская усадьба. Этот материал хранится в Государственном Эрмитаже. Еще одно, относительно позднее поселение той же, волосовской, культуры было исследовано В.В. Седовым неподалеку, на другом берегу Клязьмы, у села Пирово-Городищи в 1956—1958 гг. Материал владимирских стоянок волосовского типа был подразделен О.Н. Бадером на 3 хронологических этапа: волосовский этап (XX—ХVШвв. до н. э.), этап Холомонихи, или володарский (XVIII—XVI вв.), панфиловский этап (XV—XIII вв. до н. э. - О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. М., 1970). О.Н. Бадер. В.В. Зыбковец. Следы эпох. - О крае родном: Люди, история, жизнь, природа земли Владимирской: Сборник - Сост. журн. Н.С. Софронов. Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1978 с.7-26 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532285419
Ять: Волго-Окская топонимика на территории европейской части СССР по тЪ Оцы земе наша бя оде Ра рьека адь Ока рьеща А о ту бо Воронжеце Годе о Роме бьзящеся а да iдеть на ны За шес колiбва Роме iдящете i ту бо Оце оупредiша а Годе ростлцеща... Влескнига. Краткие отрывки из разных дощечек Изенбека (ГАРФ. Фонд 10143 - архив А.А. Куренкова, опись 41, рулон 7, 5-9-20) 4.. по тЪ оцы земе наша бя одерарьека адь окарьеща а отубо воронжеце годе о роме бьзящеся а да идеть на ны за шес колибва роме идящете и ту бо оце оупредиша а годе ростлцеща...(конец) Влескнига, Жар-Птица и историческая память https://vk.com/doc399489626_498481875 …Таким образом, тянуть генетическую «цепочку» от окского неолита с ямочно-зубчатой керамикой к утро-финнам нет оснований и от этой теории нужно отказаться. Предки волго-окских финнов появились здесь позднее, как это будет показано ниже. Этническая же принадлежность неолитического населения, выделывавшего ямочно-зубчатую керамику, остается неясной. В связи с этой проблемой представляют интерес выводы Б.А. Серебренникова, построенные на топонимических данных. Он считает наиболее древним в Средней России топонимическим слоем речные названия на -ма. -га, -ша и называет эту топонимику волго-окской, «поскольку до периода передвижения неолитических племен на Север она, по-видимому, первоначально была сконцентрирована в междуречье Оки и Волги». Автор прослеживает ее распространение в Волго-Окском междуречье, а также в Горьковской области и Чувашии, далее в Кировской, Вологодской, Архангельской областях, в Карелии и на западе — в Смоленской области. Вопреки мнению ряда языковедов он считает эту топонимику не только доиндоевропейской, но и до-финно-угорской. Древность и ареал этой топонимики позволяют связывать ее происхождение с неолитическим населением, выделывавшим ямочно-зубчатую керамику (с.25). О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 - 176с. https://vk.com/doc207444966_438770034 …Вопросами дославянской топонимики на территории средней и северной части СССР была посвящена также статья акад. А.И. Соболевского. В отличие от своих предшественников, А.И. Соболевский относил создателей этой топонимики не к финно-уграм, а к индоевропейским народам. «Я ограничиваюсь, - писал он в своей статье , -сопоставлением данных в области названий рек и озер Поволжья, Прикамья и русского Севера с данными названиями на юге и центре России. Исходный пункт моей paботы - предположение, что эти две группы названий родственны между собой и принадлежат одному языку индоевропейской семьи, который я пока, впредь до подыскания более подходящего термина, именую скифским». А.И. Соболевский также делает попытки объяснить некоторые окончания рек. Так, окончание -ма (Вязьма, Клязьма, Шошма и т.д.) он связывает с прилагательным индоевропейских языков на –ima…Касаясь названий рек, обнаруживающих о окончании повторяемый элемент кша, например Мокши, Ширмокша, Покша и т.д… Среди исследователей дославянской топонимики на территории северной и средней полосы Европейской части СССР были и такие, которые предпочитали здравый скепсис бесплодным попыткам установления этнической принадлежности создателей этой топонимики. И.Н. Смирнов писал по этому поводу следующее: «Страна, в которой окончательно осели черемисы, не была пустынен, когда они в ней явились. Главные воды территории от Волги до Вятки были известны человеку задолго до начала черемисской колонизации. Все они имеют названия не соответствующие по своему составу черемисским. Мы видим реки: Ветлуга..., Кокшага..., Каньга, Нулга, Кичига, Шинга, Ронга, Шурма, Юргема…, Олма, Кичма, Торма, Вошма, Чухма, Шошма…, Урма, Нурма, Удюрма, Пижма…, Пима, Муйма, Рой, Буй, Люй, Пижой.., Турья…, Руя, Курья, Сурья, Унжа, Сарда, Немда, Инда, Кирда, Купта, Ухта, Мута, Орша, Турша, Пильба, Курба, Лояба. Названия эти не могут считаться и вотяцкими...Из того обстоятельства, что вотские названия носят мелкие речки, можно заключить, что вотяки, подобно черемисам, застали край... уже со следами человека...За вычетом всех зырянских по типу названий мы получаем массу других, которые пока не поддаются еще объяснению из живых финских наречий и принадлежат, судя по сходству или даже тождеству, народу, занимавшему громадное пространство от меридиана Москвы до меридиана Перми» -. Не касаясь анализа других работ русских в зарубежных ученых, связанных с исследованием этого вопроса, мм считаем, что все попытки определить этническую принадлежность создателей дославянской топонимики средней и северной полосы Европейской части СССР не увенчались до сих пор какими-либо серьезными успехами. Более обещающим, по нашему мнению, будет другой путь исследования — путь установления связи между результатами исследований в области топонимики с новейшими достижениями археологии. Топонимика в этом случае вместе с данными археологии превращается в один из источников изучения истории засолении русского Севера (с.19-20). Средняя полоса Шокша — насоленный пункт в Мордовск. АССР, Шокша в Костромской обл. Ижма — река в Марийской ACCР Икса — название населенного пункта в Марийский АССР, Икша — название населенного пункта в Московской области Вашка — река в Ивановской обл. Сура — приток Волги (протекает главным образом по территории Мордовской и Чувашской республик) Клязьма — приток Волги Тойма— приток Камы Муром — город Владимирской обл. Кудьма — цриток Средней Волги Север Мыс Шокшинский на Онежском озере Ижма — приток Печоры Икса — река в Архангельской обл. Вашка — приток Мезени Сура — приток Мезени Колозьма — река в Архангельской обл. Тойма — приток Северной Двины Муромля — приток Свнри Кудьма — река, впадающая в Белое сэеро ...Выше указывалось, что на Севере СССР, помимо топонимических названий, характеризующихся «речными» суффиксами ма, га и ша, встречаются названия рек, имеющие суффиксы жа, да или та, за или са, ра, ла и т.д. Нужно отметить, что названия рек с этими суффиксами встречаются значительно южнее, что может быть наглядно проиллюстрировало. Суффикс жа: Ковжа, Кобжа (Вологодская обл.), Сережа, Межа (Великолукская обл.), Сережа (Горьковская обл.), Унжа (Костромская и Ивановская обл.). Тужа (Кировская обл.); суффикс ра: Пахра (Московская обл.), Кобра (Кировская обл.), Угра, Вихра (Смоленская обл.), Вишера (Ленинградская, Молотовская обл. и Коми АССР), Сура (Мордовская и Чувашская АССР), Вытегра (Вологодская обл.), Конгора, Мягра (Ярославская обл.); суффикс за: Вазуза, Гобза (Смоленская обл.), Руза (Московская обл.), Луза, Керза (Кировская обл.), Юза (Вологодская обл.), Теза (Ивановская обл.), Меза (Костромская обл.); суффикс та (да): Нерехта, Сорохта (Костромская и Ивановская обл.), Немда (Кировская обл.), Уста, Линда (Горьковская обл.), Тафта (Вологодская обл.), Люнда (Марийская АССР), Шижегда, Уронда (Ивановская обл.). Можно приблизительно очертить ареал распространения топонимики этого типа. Она распространена на территории Московской, Ивановской, Кировской, Горьковской, Ярославской, Костромской, Вологодской, Архангельской, Рязанской и отчасти Смоленской областей, а также на территории Мордовской, Марийской и отчасти Удмуртской республик. На Крайнем Севере эта топонимика не заходит дальше южной части Кольского полуострова, почти не встречается в западной части Ленинградской области, а также в Псковской, Великолукской и Калининской областях; нет ее на территории Коми республики, за исключением двух небольших топонимических островов в районе Сысолы и Печоры. Незначительные следы ее имеются на территории Чувашской и Татарской республик. Топонимика этого типа в Приуралье, на Верхней Каме и в Башкирской республике встречается крайне редко. Несомненно, эта топонимика в качестве источника имеет какой-то язык, который, разумеется, имел своих носителей. Учитывая, что пространства русского Севера заселялись значительно позднее, можно предполагать первоначальную территорию распространения этого языка в средней полосе Европейской части СССР, может быть, на территории современных Московской, Ивановской и Ярославской областей с несколько большим территориальным охватом. В какой-то период времени действительно осуществлялась миграции этого населения в более северные области на территорию Костромской, Кировской и Вологодской областей, а также и южную часть Карелии. Из Карелии позднее, по-видимому, происходило распространение этого населения к востоку, в бассейн Сухоны, Северной Двины и Мезени. Об этом свидетельствуют не только общность «речных» суффиксов, но и другие весьма показательные факты. Бросая насиженные моста и обосновываясь на новом место, переселенцы иногда давали новому населенному пункту название покинутого населенного пункта. При этом несколько наглядных примеров (см. стр. 26). Движение населении совершалось не только в направлении к северу, но и в направлении северо-востока, о чем опять-таки свидетельствуют повторяющиеся названия рек и населенных пунктов; ср., например, г. Чухлома в Костромской обл. и Чухлом — населенный пункт на р. Сысоль; село Николо-Полома в Костромской обл., Полом — в верхнем течении р. Вятки и Полом в Удмуртской АССР; р. Межа — приток Западной Двины и Межа — приток Унжы; р. Пижма — приток р. Великой, приток р. Ветлуги, приток р. Вятки и приток р. Печоры. На Севере наблюдается повторяемость населенных пунктов и названии рек по направлению к востоку; ср. Ухта — в Карело-Финской ССР и Ухта — в Коми АССР; Мудьюга — приток Онеги и Мудьюга — река, впадающая в Белое море: Ижма — населенный пункт около г. Архангельска и Ижма — приток Печоры; Кулой — приток Ваги и Кулой — приток Пинеги; Нюхча — река в Карело-Финской ССР, впадающая в Белое море, и Нюхча — приток Мезени; Уфтюга — приток Сухоны и Уфтюга — приток Северной Двины; Сойга — приток Северной Двины и Сойга — приток Вычегды; Няндома — населенный пункт в Архангельской обл. и Нянда — населенный пункт в нижнем течении Вычегды; Вандыш - населенный пункт в Архангельской обл. и Вандыш — населенный пункт в нижнем течении р. Вычегды; Яренга — селение на берегу Белого моря и Яреньга — правый приток Вычегды. Есть основания предполагать возможность частичного заселения Севера непосредственно с северо-востока из района Кировской области; ср. название Пижмы — притока Вятки и Пижмы — притока Печоры. Интересны такие полярные топонимические параллели, как Вишера в Новгородской обл. и Коми АССР. Орша в Белорусской ССР и в Марийской АССР, которые могут свидетельствовать о каком-то движении населения с запада на восток. Таким образом, топонимика позволяет в известной степени уточнить пути колонизации волго-окского населении. Движение населения происходило не только в направлении севера, но также в направлении северо-востока и востока, причем колонизация населения к востоку в средней полосе началась, очевидно, раньше колонизации населения на восток из района Карелии. Можно предполагать, что преимущественно из Карелии были заселены бассейны рек — Сухоны, Онеги, Северной Двины и Мезени, а также нижнее течение Вычегды (с.25-26). Б.А. Серебренников. Волго-Окская топонимика на территории европейской части СССР. - Вопросы языкознания. 1955(6), с.19-31 http://vja.ruslang.ru/archive/1955-6.pdf https://vk.com/doc399489626_532300328 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532309947
Ять: О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 Дорогой памяти Бориса Сергеевича Жукова — учителя и друга Часть первая Общий очерк культур эпохи бронзы в бассейне Оки (в которых дан краткий очерк культур эпохи бронзы Волго-Окского междуречья) Введение Археологические памятники бассейна Оки сыграли большую роль в формировании представлений о древнейшей населенна и его культуре в Средней России. ПО существу именно здесь для территории нашей лесной зоны были впервые выявлены культуры палеолита и мезолита, неолита и бронзы. Сквозь призму уже сложившихся здесь взглядов русские ученые оценивали затем вновь открываемые древнейшие памятники многих смежных и более далеких территорий лесной зоны в Европейской России и даже Сибири. Отсюда вытекает очень большое значение окских археологических памятников, их периодизации и хронологии, и не только в историографическом, но и в чисто археологическом отношении, потому что окский бассейн необычайно богат разнообразными памятниками древности и занимает центральное положение в лесной полосе Европейской России... Содержание Часть первая Общий очерк культур эпохи бронзы в бассейне Оки Введение 3 Краткий историографический очерк 4 Природная среда 20 Конец неолита 23 Поселения волосовского типа 26 Фатьяновская культура 43 Балановскяя культура 49 Поселения большекозинского типа и Сейминский могильник 54 Поздняковская культура 59 Абашевская культура 154 Поселения чирковско-сейминского типа 72 Культура с текстильной керамикой 74... *** Для ясности моих дальнейших положений, я отмечаю, что «неолитической» культурой древней Европы я называю культуру, которой свойственно производство шлифованных каменных орудий и гончарной посуды, как двух совокупно определяющих признаков, отделяющих ее от культуры мезолитического облика, в которой оба или один из этих признаков отсутствуют. Вместе с тем я называю «неолитической» культуру, в которой не представлены металлы, в которой основные категории орудий производства и оружия (топоры и т.п.) еще каменные. Под «энеолитической» — я понимаю каменную культуру, которая знает привозные из меди или бронзы орудия, вкрапленные более или менее сильно в ее инвентарь, и выказывает черты прогрессивного перелома в своем индустриальном, хозяйственном и бытовом облике. Наконец, «металлической» я называю культуру, развивающую собственную металлургию с использованием добываемого на месте или привозного металла - Б.С. Жуков. Теория хронологических и территориальных модификаций некоторых неолитических культур Восточной Европы по данным изучения керамики. «Этнография», 1929(1) *** Конец неолита Для того чтобы можно было рассматривать вопрос о происхождении культур бронзовой эпохи, необходимо дать хотя бы краткую характеристику культур того времени, которое им непосредственно предшествовало. Эта задача упрощается тем, что Окское Поволжье в эпоху неолита целиком входило в территорию неолитических племен с ямочно-гребенчатой керамикой, обитавших здесь по крайней мере на протяжении IV и III тысячелетий до н.э. и занимавших огромную страну от бассейна Оки и Дона до Белого моря. Об этой культуре существует большая литература, в частности и новейшая1. Есть основания полагать, что обширная группа племен, создавшая эту культуру, возникла в Волго-Окском крае на базе местного мезолита, имеющего в свою очередь глубокие корни в местном же палеолите2. Вероятно, в населении окских стоянок с ямочно-гребенчатой керамикой следует видеть предков древнейшего населения центральной части Русской равнины. Рассматриваемое неолитическое население жило родоплеменным строем, занималось охотой и рыболовством и даже в пределах Окского Поволжья по особенностям материальной культуры подразделялось на несколько локальных групп. Оседлые поселения располагались преимущественно на первой надпойменной террасе рек, главным образом небольших, и на берегах озер. Кроме оседлых существовали сезонные, промысловые стоянки. Нередко наблюдается локализация поселений отдельными группами, которые можно рассматривать как группы поселений одного рода. Жилища имели вид долговременных круглых полуземлянок с очагами в центре3. Глиняная посуда была круглодонной, точнее, полуяйцевидной формы и сплошь орнаментировалась небольшими ямками с острым дном, настолько глубокими, что на внутренней поверхности сосудов глина выступала в виде полушарных выпуклостей; кроме ямочного употреблялся зубчатый штамп, вдавления полулунной формы и некоторые другие. К гончарной глине примешивался песок. Описываемой керамике свойственно большое своеобразие, и она легко отличается от любой другой. Кремневый инвентарь в целом характеризуется техникой отщепов и отличается большим совершенством. Наиболее специфические формы каменных орудий — наконечник стрелы нволистной формы (основное орудие охоты) и шлифованный топор (основное орудие обработки дерева). На некоторых поселениях сохранилась отлично обработанная кость, в частности костяные гарпуны. Эта неолитическая культура развивалась в условиях относительно теплого и влажного климата, когда широколиственные леса распространялись не только в окском бассейне, но и гораздо дальше на север и на юг. Эта культура, несмотря на ее отдаленность во времени, некоторыми авторами расценивается как предковая по отношению к исторически засвидетельствованным угро-финским культурам Северной Европы4. Такая точка зрения никем не оспаривалась и господствует до сего времени. Она аргументируется тем, что древнейшая керамика с текстильными отпечатками на поверхности якобы возникает в Волго-Окской области и севернее в культурах с ямочно-гребенчатой керамикой, что эта керамика неразрывно связана с аналогичной керамикой городищ дьяковского типа начала железной эпохи, а культура этих последних лежит в основе культуры финских племен наших летописей. Изложенная аргументация неверна. Позднейшие хронологические звенья построенной цепи — от волго-окских финнов через дьяковскую культуру к поселениям с «текстильной» керамикой — выглядят неразрывными, но исходное положение — о возникновении «текстильной» керамики в волго-окской неолитической среде — не подтверждается достоверными фактами. Нет ни одного памятника, где «текстильная» керамика достоверно датировалась бы концом III тысячелетия до н.э. Она возникает во II тысячелетии, и, вероятно, не в начале, а не раньше середины его5, т.е. уже после того, как спокойный ход автохтонного развития неолитического населения с ямочно-гребенчатой керамикой был нарушен вторжением ряда чуждых ему этнических групп. Рис. 1. Схематический профиль расположения древних поселений в долине Оки: 1 — с ямочно-гребенчатой керамикой; 2 — с волосовской керамикой; 3 — с поздняковской керамикой; 4 — с «текстильной» керамикой Еще в конце 20-х годов, при написании итоговой статьи о больших, пятилетних разведках в бассейне Оки, автором была составлена стратиграфическая схема залегания и последовательности основных культурных напластований стоянок от конца неолита до начала железа, проверенная на многих памятниках; она действительна и в настоящее время (рис. 1). Непосредственно на неолитические культурные слои с ямочно-гребенчатой керамикой наслаиваются слои поселений с керамикой типа Волосова I — Холомонихи; на них лежат поселения с керамикой типа Позднякова, близкой срубной; они же в своем позднейшем, ефановском варианте встречаются и на более высоких террасах, иллюстрируя начавшееся преобладание земледелия в хозяйстве; наконец, позднейшим культурным слоем боровой террасы Оки и дюн на ее поверхности является слой с «текстильной» керамикой, которая, впрочем, встречается уже в составе поздняковских комплексов; на высоких террасах слои с «текстильной» (сетчатой) керамикой преобладают, переходя в культуру городищ дьяковского и городецкого типов. На обследованных мною окских стоянках «текстильная» керамика встречена вместе с ямочно-зубчатой всего пять раз: один раз на Клязьме, один раз на Оке и три раза в Мещере 6. Но на Владычинской I стоянке, обладающей мощным культурным слоем, горизонты с «текстильной» керамикой венчают свиту культурных отложений, тогда как слой с ямочно-зубчатой керамикой составляет ее цоколь; между ними лежит хорошо выраженный слой с преобладанием волосовской керамики; эта последовательность вполне соответствует приведенной выше схеме. Ямочно-зубчатая керамика, таким образом, не смешана с «текстильной», хотя последняя принадлежит к древнему типу и связана с кремневым инвентарем. Таким образом, тянуть генетическую «цепочку» от окского неолита с ямочно-зубчатой керамикой к утро-финнам нет оснований и от этой теории нужно отказаться. Предки волго-окских финнов появились здесь позднее, как это будет показано ниже. Этническая же принадлежность неолитического населения, выделывавшего ямочно-зубчатую керамику, остается неясной... О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 - 176с. https://vk.com/doc207444966_438770034 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532413456
Ять: Культура с текстильной керамикой Бя нароуд родiщеск Iльмерстii а сто корежене о дво ста Народо наш яко прiде поздЪ до Русе земЪ а селiщеся среде Iльмерштi Тii бо суте брачке наше а намо...подобi соуте Аще колiво роужнЪтi бо нас хранiша од злы ВЪща iмяiаще сото рЪещено...о ВещЪ тако iессте Аще сого не рЪшена не есте бы ...iзбiраща кънязi од полудiа до полюдiа а тако жiвяi Мы же сьмы iмо помоще даяхом А тако бяхом ...зеле бо знаiа i твърiтi сосудi пецене во огнiщЪх а соуте бЪ гонцарi доблi земе ратi а скотiя водящетi бъ розоумЪяi Тако i Отце наше соуте Дощ.2 Был народ родственный (родiщеск) Ильмерский. И сто корней из двухста. Народ наш, как пришел позднее на Русскую землю и селился среди Ильмерцев. Те ведь, (по) суте, братья наши и нам подобны. А когда была война ведь нас хранили от злых. Вече имели, что речено...на Вече, так и было. А что не речено - не есть было...Избирали (они) князей от полюдья к полюдью, и так жили. Мы же им помощь даем. И так мы были...травы (они) знали, и (как) творить сосуды печенные (обожженные) во огнищах, и (по) сути (они) были гончарами умелыми (доблестными, хорошими), и (как) землю раять (пахать, облагораживать) и скот водить - были разумны. Таковы и Отцы наши (по) суте. Влескнига, Жар-Птица и историческая память https://vk.com/doc399489626_494084371 Эпоха следующая за неолитом, эпоха бронзы. Это время имело особое значение в истории древнего населения Евразии. В эпоху бронзы повсеместно происходили существенные перемены в экономике древнего населения, переходившего от присваивающих форм хозяйства — охоты и рыболовства — к его производящим формам — животноводству и земледелию. Этим важным изменениям в хозяйстве почти повсеместно сопутствует появление древней металлургии; медные, а затем и бронзовые орудия труда и оружие начинают конкурировать с каменными. Неравномерно развивающаяся металлургия, скотоводство и земледелие приводили к усилению обмена и межплеменных связей, улучшили условия существования, но они же обусловили и учащение военных столкновений, целью которых нередко становилось возникающее новое богатство; скот и металл. Развивающееся скотоводство нередко требовало расширения пастбищ — и возникала борьба за них. Эта борьба местами усиливается из-за наступившего в то время сухого, ксеротермического климата, обусловившего смещение к северу ландшафтных зон. Именно в это время происходят многочисленные передвижения на новые земли, подчас одень далекие, в связи с чем эпоха бронзы по праву может называться эпохой -первого «великого переселения народов». Из предисловия (О.Н. Бадер): Памятники каменного и бронзового веков Евразии: [Сборник статей] / Акад. наук СССР. Ин-т археологии; [Отв. ред. О.Н. Бадер]. Москва: Наука, 1964 Культура с текстильной керамикой Поселения с керамикой, имеющей текстильные отпечатки на поверхности (которую для краткости называем просто «текстильной»), давно и широко известны, общепризнанна их основная роль в формировании культур городищ дьяковского и городецкого типов1, но вопрос о возникновении этой своеобразной культуры финальной бронзы далеко не решен; более того, этот сложный вопрос никем не подвергался специальному исследованию. На «текстильную» («сетчатую», «ниточную» или «рябчатую») керамику, находимую в среднем течении Оки, впервые обратил серьезное внимание еще в конце прошлого века и правильно определил ее место в общеисторическом процессе В.А. Городцов. В своем отчете о работах на Оке в 1897г. он писал: «До последнего времени имелось большое затруднение в определении времени или эпохи, к которой относилась такая посуда, так как по своему типу она не подходила ни к неолитической посуде, ни к посуде железного века, что и давало повод относить ее к особой, промежуточной культурной эпохе»2. В последующих работах В.А. Городцова «текстильная» керамика неоднократно упоминается при описании археологических памятников среднего и нижнего течения Оки. Рис. 1. Схематический профиль расположения древних поселений в долине Оки: 1 — с ямочно-гребенчатой керамикой; 2 — с волосовской керамикой; 3 — с поздняковской керамикой; 4 — с «текстильной» керамикой Примерно в тех же районах (в разведках 1924—1928 гг.) мною обследовано 14 поселений с «текстильной» керамикой, выяснено их позднее стратиграфическое положение (см. рис. 1) и отсутствие их в низовьях Оки, в Балахнинской низине3, историческое развитие населения которой в конце бронзовой эпохи пошло другим путем. В 1928г. в докладе на III совещании палеоэтнологов Центральной промышленной области в Москве автор демонстрировал карту Волго-Окского междуречья, на которой было нанесено уже до 60 поселений с «текстильной» керамикой. Характеристику ткачества в лесной полосе Европейской части СССР по находкам на многих памятниках, и в частности в бассейне Оки, позднее дал в специальной статье А.Я. Брюсов4. Затрагиваемые многими авторами интересующие нас памятники Верхнего Поволжья особенно подробно рассмотрены в последних работах Н.Н. Гуриной, где опубликованы хотя и не полные, но интересные карты распространения древней «текстильной» керамики на очень широкой территории Северной Европы5. Как известно, «текстильная» керамика чаще всего встречается на поселениях вместе с керамикой других типов: поздняковской, фатьяновской, волосовской, позднейшей ямочно- гребенчатой6 и пр. В связи с этим закономерно возникает вопрос: не является ли «текстильная» керамика лишь своеобразным типом посуды, свойственной одной из перечисленных культур, т.е. следует ли поселения с «текстильной» керамикой выделять в особую археологическую культуру или культурную группу, отличную от прочих? На этот вопрос должен быть дан отчетливый положительный ответ: да, поселения с «текстильной» керамикой на позднем этапе их существования на всем пространстве Волго-Окского края, исключая низовья Оки, Балахнинскую низину, принадлежат к уже сложившейся, достаточно своеобразной культуре, в среде которой в свою очередь формируются культурные элементы, вошедшие затем в хронологически следующую дьяковскую культуру железного века. Но когда и при каких обстоятельствах появляется культура с «текстильной» керамикой? На этот вопрос сейчас еще нельзя дать четкого ответа. Пытаясь ответить на него, не следует применять трафаретный в археологии прием: выводить ее, как почти всякую новую культуру, в готовом виде с иной территории, мало заботясь о том, имеются ли там памятники этой культуры или хотя бы ее достоверные истоки. Наиболее характерный признак рассматриваемой культуры — «текстильная» керамика — вначале появляется в составе смешанных комплексов и лишь впоследствии, в конце бронзовой эпохи, образует относительно чистые комплексы, наиболее близкие раннедьяковским. Объективно создается картина автохтонного формирования новой культуры. Процесс формирования культуры с «текстильной» керамикой следует рассматривать как отражение процесса ассимиляции разнородных этнических элементов и постепенного слияния их в единое целое. Этот процесс завершается в период появления на Оке поселений с резко преобладающей «текстильной» керамикой или только с ней одной (вероятно, в самом конце II или, скорее, в начале I тысячелетия до н. э.). Понятно, что процесс этот на всей обширной территории не мог протекать равномерно. К сожалению, сейчас нельзя с уверенностью говорить о времени и месте появления древнейшей керамики с текстильными отпечатками в нашей лесной полосе. По мнению А.Я. Брюсова, можно «с уверенностью заявить, что на рубеже III и II тысячелетий до н. э. в лесной зоне Восточной Европы существовала выделка (плетение?) ткани — искусство, которое почти сразу распространилось среди племен, занимавших эти области»7. Тот же автор считает, что «древнесетчатая керамика... возникает и развивается на большом пространстве в древних культурах Волго-Окской области и севернее, в культурах с ямочно-зубчатой керамикой, а не в фатьяновской или абашевской культуре»8. Однако М.Е. Фосс, на которую А.Я. Брюсов при этом ссылается, совсем этого не говорит, а лишь указывает, что ею «прослежена преемственность между культурой дьяковских племен и культурой предшествующего времени, характеризуемой древнесетчатой керамикой, т.е. установлена связь между памятниками ранне-железной эпохи и предшествовавшими»9, что было, впрочем, сделано и аргументировано на обширном материале Антропологической комплексной экспедиции МГУ Б.С. Жуковым и мною ровно двадцатью годами раньше, еще в конце 20-х годов10. А еще раньше, в начале 20-х годов Ю. Айлио писал, что в Северной и Восточной Европе «сетчатая» керамика появляется в позднее время гребенчатой керамики неолита и связана так или иначе с «сетчатой» керамикой городищ11. Подчеркиваю, что Айлио пишет о позднем времени гребенчатой керамики, т.е. не о неолитической эпохе, а о более позднем времени II тысячелетия до н.э. Как указывалось, еще в 90-х годах прошлого зека В.А. Городцов правильно отнес «сетчатую» керамику на Оке к бронзовой эпохе12. Пользуясь обширным новым материалом, я в 20-х годах пришел к выводу, что «культура «текстильной» керамики с кремневой индустрией, будучи иногда связанной с материальными остатками упадочного неолита, является культурой металла и, непосредственно переходя к культуре городищ, дает чрезвычайно поздние пережитки»13. По Б.Ф. Землякову, в Северо- Западной области лишь в пору третьей, позднейшей фазы керамики с гребенчатым (а не ямочно-гребенчатым) орнаментом, и только в эту пору, «встречаются также остатки сосудов, покрытые сетчатым узором, полученным при помощи плетения или грубой ткани»14. По новейшим наблюдениям, сделанным на этой территории Н.Н. Гуриной, поселения с «текстильной» керамикой, которые она связывает с финно-угорскими народами, относятся на Северо-Западе к концу II тысячелетия до н.э. Тем не менее недавно Н.Н. Гурина, рассматривая вопрос о происхождении «текстильной» керамики, сочла маловероятным ее зарождение в недрах фатьяновской, волосовской, галичской и турбинской культур и вслед за А.А. Спицыным, Б.С. Жуковым и другими авторами пришла к выводу о наибольшей вероятности развития «текстильной» керамики из позднейших вариантов поздненеолитической ямочно-гребенчатой керамики, мотивируя это некоторым сходством разреженного ямочного орнамента, круглодонной формы и профилировки сосудов, а также составом глиняного теста того и другого керамических комплексов16. На ту же точку зрения недавно встал и В.П. Третьяков17. С этим выводом трудно согласиться. Прежде всего представляется принципиально ошибочным сам подход к решению этого вопроса, т.е. желание вывести культуру с «текстильной» керамикой непременно из какой-либо определенной, одной культуры из числа уже долго сосуществовавших бок о бок культур середины II тысячелетия до н.э., в значительной мере уже слившихся. Переходя к конкретным возражениям, необходимо указать на следующее: 1. Между эпохой неолита с ямочно-гребенчатой керамикой и появлением «текстильной» керамики существует значительный хронологический разрыв. 2. Культура позднейших потомков неолитических волго-окских племен, которая могла войти в качестве одного из компонентов в состав формировавшейся культуры с «текстильной» керамикой около середины II тысячелетия до н.э. или в его второй половине, была уже сильно видоизменена в результате ассимилятивных процессов с волосовской, фатьяновской, балановской, а вероятно, и с поздняковской и абашевской культурами и сохранилась к этому времени лишь у разрозненных групп, уже не составлявших большинства населения края. 3. Круглодонная форма, свойственная сосудам с текстильными отпечатками, характерна не только для неолитической ямочно-гребенчатой керамики, но и для волосовской, и фатьяновской, и балановской, и абашевской; по составу же глины, толщине стенок, так же как по еще более характерной для нее плоскодонной горшковидной форме и орнаменту, «текстильная» керамика ближе всего к поздняковской керамике; в частности, для нее очень характерен орнамент из ямочных оттисков продолговатого штампа в виде «городков», поясков из круглоямочных вдавлений вокруг шейки и в особенности поясков из выпуклых «жемчужин»; шнуровой орнамент, встречающийся на «текстильной» керамике, также чужд ямочно- гребенчатый керамике, но обычен на фатьяновской и поздняковской. 4. Двумя годами раньше выхода в свет цитированной выше работы Н.Н. Гурина, подводя итоги исследованиям древних памятников Северо-Запада Европейской части СССР, приходит к диаметрально противоположному и, с нашей точки зрения, правильному выводу о том, что «керамика с отпечатками ткани весьма отлична от предшествующей ей ямочно-гребенчатой», и подробно и убедительно аргументирует этот вывод17 . «На территории Карелин мы не можем указать такой последовательности, где бы элементы (даже элементы! — О. Б.) «текстильной» керамики зарождались в предшествующей стадии. Она резко отлична и по тесту, и по орнаменту. Как правило, стоянки с «текстильной» керамикой в пределах Карелии и Ленинградской области имеются в чистом виде, без примеси более ранних элементов...Таким образом, стоянки с «текстильной» керамикой как бы не имеют своих предшественников»18 . С этим можно целиком согласиться, и это понятно, так как в Карелии и Ленинградской области недостает большей части тех культурных элементов, из которых слагается культура с «текстильной» керамикой в Волго-Окском крае. Из всей суммы фактов и заключений Н.Н. Гурина делает конечный и совершенно логичный вывод о том, что «носители «текстильной» керамики в первой фазе ее в Южной Карелии и северной части Ленинградской области не были аборигенами, а представляли собой пришлый элемент, сложившийся где-то вовне рассматриваемой нами территории»19. Остается неясным, почему на Северо-Западе не произошло формирования культуры с «текстильной» керамикой на базе предшествовавшей ей культуры с ямочно-гребенчатой керамикой, а в Волго-Окском крае именно такой процесс представляется Н.Н. Гуриной наиболее вероятным. 5. Поселения с «текстильной» керамикой имеются и на Ветлуге и в районах Казанского Поволжья, куда неолитическая культура с ямочно-гребенчатой керамикой вообще не распространялась. По А. В. Збруевой, «сетчатая» керамика имеется в незначительной примеси на поселениях финальной бронзы — Старо-Грязнухинском, Зеленовском, Усть-Камском и Гроханском на Каме близ устья Вятки, но восточнее не распространяется. На Морквашинском поселении сетчатая керамика составляет 40% 20, а на Казанском (по Н. Ф. Калинину) — 67 % 21. Она распространяется здесь лишь, в конце II тысячелетия до н.э. в памятниках приказанской культуры (Займище II, Волжская, Криуши) и в начале I тысячелетия. По мнению А.X. Халикова, это произошло, «очевидно, в результате некоторого сдвига волго-окских племен на восток»22. Но использование здесь теории сдвигов неприемлемо по той причине, что на указанных поселениях «текстильная» керамика находится не в волго-окских комплексах, а в комплексах приказанской культуры и не в виде посторонней примеси: текстильные отпечатки на сосудах «нанесены преимущественно вместе с орнаментом (однорядные ямочные вдавления и резные узоры) позднеприказанского типа»23. Естественнее всего и здесь смотреть на появление «текстильной» керамики как на результат автохтонного процесса, конечно не изолированного от аналогичного процесса на смежных с запада территориях. Из элементов, которые нужно принимать во внимание при рассмотрении вопроса о сложении культуры с «текстильной» керамикой в Волго-Окском крае, в Приказанском Поволжье нет или почти нет ямочно-гребенчатой керамики, но есть и волосовская, и балановская, и абашевская, и срубно-поздняковская. Таким образом, на примере Казанского Поволжья можно видеть, что ямочно-гребенчатая керамика не является основой для керамики с текстильными отпечатками; более того, не обязательно даже ее участие в этом процессе. Высказанными соображениями опровергается гипотеза о сложения культуры с «текстильной» керамикой в недрах поздненеолитической культуры с ямочно-гребенчатой керамикой… О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 - 176с. https://vk.com/doc207444966_438770034 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532540275
Ять: СЕ́ТЧАТОЙ КЕРА́МИКИ КУЛЬТУ́РА (текстильной керамики культура), культурно-историч. область позднего бронзового века (17/16–7/6 вв. до н.э.) в лесной зоне от территории Финляндии до устья Камы. Названа и определяется по обработке поверхности керамич. сосудов инструментом, оставившим следы, напоминающие сетку из мелких элементов, отпечатки текстиля. Керамика выделена В.А. Городцовым в 1897, культура – Б.С. Жуковым и О.Н. Бадером в 1920-е гг. Небольшие поселения; на раннем этапе – на террасах и пойменных холмах близ рек и озёр; на позднем (с кон. 2-го тыс.) – на 1-й и 2-й террасах, появляются городища. 4-угольные полуземлянки (в осн. 25–50 м2) и наземные дома (до 55 м2) столбовой конструкции, с тамбуром-входом, в центре – очаг. На раннем этапе – грунтовые могильники близ поселений: в неглубоких овальных и 4-угольных в плане ямах – керамика, орудия, украшения, следы дерев. сооружений; кости не сохранились. Рядом с могилами – остатки тризн (керамика, кости животных), в стороне встречаются ямы с костями животных, в т.ч. с захоронением козы (Дикариха), вероятно, следы жертв. Погребения позднего этапа не выявлены, кроме Нижнего Поочья (Младший Волосовский могильник) и Москворечья (Дунино 4; возможно, кремации в неглубоких ямах). Керамика раннего этапа – горшки с плоским, уплощённым, округлым, яйцевидным дном; в тесте примесь песка и дресвы. «Сетчатый» отпечаток покрывает всю внешнюю поверхность сосуда, кроме верхней части, украшенной горизонтальными поясками из ямок и наколов, часто объединяющихся в треугольный узор, заштрихованными треугольниками (вершинами вниз), поясками, зигзагом, выполненными средне- и мелкозубчатым штампом, «жемчужинами» и др. На позднем этапе – плоскодонные (в Ср. Поволжье в осн. круглодонные) сосуды; примеси – дресва, песок, шамот, органика, асбест (на севере) и др.; орнамент – пояски ямок, небрежные «тычки» (Поочье); появляется «штриховка». Усиливаются локальные особенности, связанные с традициями предшествующих культур. Глиняные топорики, грузики, пряслица. Набор кремнёвых орудий беден; есть каменные зернотёрки, песты, топоры. Бронзовые ножи, иглы, украшения и др. На позднем этапе появляются кельты, характерные для С. к. к. (меларского типа) и ананьинской культуры. В основе хозяйства – животноводство, охота, рыболовство, в Поочье появляется земледелие. Сосуд раннего этапа культуры сетчатой керамики из могильника Фефелов Бор в Рязанской области (по Е. С. Азарову). Формирование С. к. к. определяется «ренессансом» местных неолитич. и энеолитич. традиций, влияниями др. культур бронзового века [чирковская культура (см. Фатьяновская культура), поздняковская культура, маклашеевская культура и др.]. Сложение традиций формовки и декора сосудов связывают гл. обр. с Волго-Окским междуречьем; распространяясь, они перерастали в этнокультурные. На основе С. к. к. сформировались памятники малобудковского типа (ранний этап бондарихинской культуры), акозинская культура (от устья Оки до устья Камы), дьяковская культура, городецкая культура, позднекаргопольская культура (в осн. Вост. Прионежье, бассейн Сухоны) и др. Предполагается связь носи-телей С. к. к. гл. обр. с поволжскими и прибалтийскими финнами. Авторы: С.В. Кузьминых, Е.С. Азаров https://bigenc.ru/archeology/text/3659601
Ять: Городища с текстильной (сетчатой) керамикой В 1928г. в докладе на III совещании палеоэтнологов Центральной промышленной области в Москве автор демонстрировал карту Волго-Окского междуречья, на которой было нанесено уже до 60 поселений с «текстильной» керамикой. О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970, с.74 https://vk.com/doc207444966_438770034 Рис. Археологические культуры Восточной Европы в эпоху РЖВ (по В.В.Седову) I - штрихованной керамики; 2 - днепродвинская; 3 - верхнеокская, 4 - юхновская, 5 - милоградская, 6 - балтский гидронимический ареал; 7 - городища с текстильной (сетчатой) керамикой; 8 - южная граница ареала древней финно-угорской гидронимии; 9 скифские лесостепные культуры по А.И. Тереношкину и И.И. Ляпушкину)
Ять: Культура с текстильной керамикой В статье, посвященной культуре с так называемой текстильной керамикой, О.Н. Бадер приходит к выводу о датировке ее концом II — началом I тысячелетия до н.э. и об образовании ее здесь, на месте, в результате «нивелировки, слияния всех разнородных элементов, которые впитал в себя Волго-Окский край в предшествующие века богатого событиями II тысячелетия до н.э.» Он приходит к заключению о неразрывной связи этой культуры с городищами дьяковского типа, о необходимости рассматривать их как единую культуру, на основе которой в дальнейшем развиваются финно-язычные до-славянские культуры Волго-Окского края (с.19) *** О.Н. Бадер. Культура с «текстильной» керамикой в Северо-Восточной Европе. — СА, 1966(3), с.32-37 https://vk.com/doc-23433303_125494608 ...Сейчас можно с уверенностью говорить, что на протяжении всего II тысячелетия до н. э. с момента прихода волосовских анеолитических племен население Окского Поволжья и Верхней Волги было смешанным. В особенности это относится ко второй и третьей четвертям II тысячелетия, когда во многих, преимущественно более глухих частях края сохранялись районы, населенные потомками исконного местного рыболовческо-охотничьего неолитического населения, выделывавшего ямочно-гребенчатую керамику (поселения второго этапа балахнинской культуры, второго и третьего этапов рязанской культуры); в других, а частью в тех же районах жили волосовские племена. Преимущественно лесные, водораздельные районы и частью долины рек занимали группы земледельцев и скотоводов фатьяновцев; позднее там же широко расселились поздняковцы, а в какой-то мере и абашевцы. Сказанное выше иллюстрируется примерной синхронистической схемой (рис. 90). Рис. 90. Синхронистическая схема развития и движения различных культур в Волго-Окском крае в эпоху бронзы (с.146-147) *** ...Нельзя исключать известной роли фатьяновской культуры в рассматриваемом процессе. Более того, вполне возможно, что фатьяновцы Верхнего Поволжья на поздних этапах своей истории даже жили на поселениях с «текстильной» керамикой, сохраняя свои традиционные культурные черты лишь в погребальном ритуале. Об этом свидетельствуют теперь уже многочисленные находки фатьяновской керамики на поселениях с «текстильной» керамикой и даже примеры совмещения текстильных отпе-чатков с фатьяновским орнаментом на одних и тех же круглодонных сосудах (Ватажка, по П.Н. Третьякову). О значительной роли фатьяновской культуры в формировании культуры с «текстильной» керамикой говорит и Д.А. Крайнов24. Но фатьяновская керамика значительно отличается от «текстильной», в этом совершенно права Н.Н. Гурина25. Судя по профилировке, массовому появлению уплощенных и плоских днищ, составу глиняного теста, способам обработки поверхности и наиболее характерным «текстильной» керамики гораздо ближе сказывается влияние поздняковской культуры. В этом отношении интересен пример Среднего Поволжья. Там на обширной территории смешения балановской и пережиточно-неолитической (в которую вошли и элементы ямочно-гребенчатой) культур — культура с «текстильной» керамикой не возникла, а сложилась чирковско-сейминская культура. Примесь «текстильной» керамики появляется лишь в позднейших памятниках — в смежной, частью перекрывшей территорию чирковско-сейминской культуры приказанской культуре. Следовательно, не балановская, родственная фатьяновской, а срубно-поздияковская культура прежде всего была здесь фактором, сопровождавшим появление «текстильной» керамики. Очевидно, аналогичную картину мы имеем и на Оке, и на Верхней Волге. Но нельзя забывать и того факта, что в поздняковской культуре «текстильная» керамика появляется, по-видимому, позже начала этой культуры. Подводя итог всему сказанному по поводу сложения культуры с «текстильной» керамикой, необходимо отметить, что ее истоков нельзя искать в какой-либо одной культуре. Она являлась как бы синтезом всех элементов, составивших смешанное население Волго-Окского края в середине II тысячелетия до н.э. В соответствии с этим нет оснований возражать против участия в ее формировании потомков неолитического населения с ямочно-гребенчатой керамикой26, как и волосовских, фатьяновских, балановских, поздняковских и абашевских элементов. Ее образование явилось актом нивелировки, слияния всех разнородных элементов, которые впитал в себя Волго-Окский край в предшествующие века богатого событиями II тысячелетия до н.э. Изложенная точка зрения на возникновение культуры с «текстильной» керамикой была аргументирована мною в специальной статье27 (О.Н. Бадер. Культура с «текстильной» керамикой в Северо-Восточной Европе. — СА, 1966(3), с.32-37). Эту же точку зрения развивает и П.Н. Третьяков в своей последней монографии. Он приходит к выводу, что «распространение «текстильной» керамики следует рассматривать как один из показателей культурно-этнической интеграции, основной силой которой являлись финно-угорские племена Поволжья н Прибалтики». В процессе этой интеграции «исчезло различие между потомками местных и волго-окских пришлых финно-угорских канско-уральских племен, утратились последние следа фатьяновских, балановских и абашевских традиций. Поздняковские племена вошли в рамки той же культуры»28 (П.Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М., 1966, с.135). Время становления культуры «текстильной» керамикой в Волго-Окском крае нельзя отождествлять с моментом первого появления одного из ее признаков: отпечатков ткани или плетенки на сосудах. Оговариваясь, что устанавливаемые этапы этногонического процесса условны и что нет еще достаточных фактов для уточнения искомой даты, можно приурочить существование уже сложившейся культуры с «текстильной» керамикой к последней четверти II тысячелетия до н.э., скорее, к концу ее. При этом не подлежит сомнению, что процесс сложения культуры не был равномерным на всем пространстве огромного края, что в некоторых районах она сложилась раньше, в других позднее и, вероятно, в различных локальных вариантах. Возникшая таким образом новая культура характеризуется многочисленными поселениями, часть которых, вероятно более поздняя, содержит уже более или менее чистый комплекс «текстильной» керамики. Эти поселения еще очень плохо изучены и требуют внимания исследователей. До сих пор не существует удовлетворительных классификации и периодизации «текстильной» керамики. Проявляющаяся естественная тенденция считать круглодонную керамику более древней далеко не всегда подтверждается материалом; так, например, А.В. Збруева датирует такую керамику на Липкинской стоянке в низовьях Клязьмы вместе со всем ее комплексом временем около 1000 лет до н.э.29; А.X. Халиков указывает, что «текстильная» керамика примерно того же времени в Казанском Поволжье почти вся круглодонная30. Культура с «текстильной» керамикой — это развитая земледельческо-скотоводческая культура с уже упадочным кремневым инвентарем, что всегда свидетельствует о прогрессе в употреблении металлических орудий; к сожалению, на многих поселениях со смешанной керамикой кремневый инвентарь нельзя с уверенностью связать с тем или иным керамическим комплексом. Поселения располагаются обычно еще на низких берегах рек и озер, чаще всего на краю надпойменной террасы или на дюнах. Но некоторые позднейшие поселения с «текстильной» керамикой начинают отодвигаться от водоемов и переносятся на высокие берега, превращаются, по археологической терминологии, из стоянок в селища; это обстоятельство следует связать с существенными переменами в экономике — преобладанием огневого земледелия над остальными формами хозяйства. Наконец, уже на этой ступени появляются первые укрепленные поселения — городища. Таково, например, Мокеевское городище на берегу Лебединого озера в Мещерском крае, открытое мною в 1928г.; оно расположено на невысоком песчаном мысу и укреплено сильно оплывшим валом; на площадке городища найдена «древнетекстильная» керамика с кремневым инвентарем. Мнение о столь, раннем возникновении городищ высказано и П.Н. Третьяковым, предположительно относящим это явление к рубежу II и I тысячелетий до н.э.31. Могильники, которые обладали бы специфическими особенностями и которые можно было бы с уверенностью связать с рассматриваемой культурой, пока не исследованы. Может быть сюда относится Ефановский могильник, где найдены бронзовые кельты, и Младший Волосовский могильник32. В последнем уже обнаружены остатки железных предметов; его бронзовые кельты еще сохраняют форму, близкую сейминской, и расширенное лезвие, но уже теряют свойственную Сейме шестигранность. Непосредственная историческая связь между финально-бронзовой культурой с «текстильной» керамикой и раннежелезной культурой городищ дьяковского типа в Окском Поволжье и на Верхней Волге не подлежит никакому сомнению, так же как и связь культуры дьяковских городищ с финноязычиыми племенами той же территории, упоминаемыми начальной летописью33 (Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского. междуречья.— МИА, 94,1961). Тем самым устанавливается и финно-язычность населения культуры с «текстильной» керамикой. Гипотеза о связи дьяковской культуры с волго-окской топонимикой Б.А. Серебренникова34, выдвинутая недавно П.Н. Третьяковым35, представляется неприемлемой. Эта топонимика является гораздо более древней. Впрочем, в своей последней монографии автор уже не поддерживает упомянутой гипотезы. Поселения с «текстильной» керамикой и инвентарем каменных орудий можно рассматривать как памятники раннего этапа дьяковской культуры. Из всего этого необходимо сделать тот вывод, что происходившие на рассматриваемой территории в эпоху бронзы этнические сдвиги и скрещения древнефинских волго-окских, индоевропейских и индоиранских групп в конечном счете привели к победе финских языков, первыми носителями которых были здесь племена с культурой волосовского типа. Как справедливо отмечает П.Н. Третьяков, «в целом область распространения «текстильной» (и рогожной) керамики полностью соответствовала установившемуся во II тысячелетии до н.э. ареалу финно-угорских племен в Поволжье и Восточной Прибалтике, обрисовываемому данными топонимики (гидронимии), истории, археологии и этнографии. На территории Латвии и Литвы «текстильная» керамика уже не известна за исключением отдельных фрагментов. Нет ее и в нижнем течении Западной Двины, на Немане и в бассейне Верхнего Днепра. Она не характерна также и для Верхней Оки, куда в предыдущий период не проникли камско-уральские племена. То, что культура «текстильной» керамики принадлежала поволжским и прибалтийским финно-утрам, является бесспорным; этот факт никем и никогда не оспаривался»36. Мне представляется наиболее вероятным, что культура с «текстильной» керамикой, включая сюда и городища дьяковского типа, принадлежала древним волжским финнам, тогда как камская протоананьинская и ананьинская — пермским финнам. В основе первой из них лежала волосовская культура, в основе второй — турбинская. Изучение древних памятников с «текстильной» керамикой — одна из актуальнейших наших задач (с.77-79) О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 - 176с. https://vk.com/doc207444966_438770034 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532540275
Ять: Культура с текстильной керамикой В статье, посвященной культуре с так называемой текстильной керамикой, О.Н. Бадер приходит к выводу о датировке ее концом II — началом I тысячелетия до н.э. и об образовании ее здесь, на месте, в результате «нивелировки, слияния всех разнородных элементов, которые впитал в себя Волго-Окский край в предшествующие века богатого событиями II тысячелетия до н.э.» Он приходит к заключению о неразрывной связи этой культуры с городищами дьяковского типа, о необходимости рассматривать их как единую культуру, на основе которой в дальнейшем развиваются финно-язычные до-славянские культуры Волго-Окского края (с.19) *** О.Н. Бадер. Культура с «текстильной» керамикой в Северо-Восточной Европе. — СА, 1966(3), с.32-37 https://vk.com/doc-23433303_125494608 ...Сейчас можно с уверенностью говорить, что на протяжении всего II тысячелетия до н. э. с момента прихода волосовских анеолитических племен население Окского Поволжья и Верхней Волги было смешанным. В особенности это относится ко второй и третьей четвертям II тысячелетия, когда во многих, преимущественно более глухих частях края сохранялись районы, населенные потомками исконного местного рыболовческо-охотничьего неолитического населения, выделывавшего ямочно-гребенчатую керамику (поселения второго этапа балахнинской культуры, второго и третьего этапов рязанской культуры); в других, а частью в тех же районах жили волосовские племена. Преимущественно лесные, водораздельные районы и частью долины рек занимали группы земледельцев и скотоводов фатьяновцев; позднее там же широко расселились поздняковцы, а в какой-то мере и абашевцы. Сказанное выше иллюстрируется примерной синхронистической схемой (рис. 90). Рис. 90. Синхронистическая схема развития и движения различных культур в Волго-Окском крае в эпоху бронзы (с.146-147) *** ...Нельзя исключать известной роли фатьяновской культуры в рассматриваемом процессе. Более того, вполне возможно, что фатьяновцы Верхнего Поволжья на поздних этапах своей истории даже жили на поселениях с «текстильной» керамикой, сохраняя свои традиционные культурные черты лишь в погребальном ритуале. Об этом свидетельствуют теперь уже многочисленные находки фатьяновской керамики на поселениях с «текстильной» керамикой и даже примеры совмещения текстильных отпе-чатков с фатьяновским орнаментом на одних и тех же круглодонных сосудах (Ватажка, по П.Н. Третьякову). О значительной роли фатьяновской культуры в формировании культуры с «текстильной» керамикой говорит и Д.А. Крайнов24. Но фатьяновская керамика значительно отличается от «текстильной», в этом совершенно права Н.Н. Гурина25. Судя по профилировке, массовому появлению уплощенных и плоских днищ, составу глиняного теста, способам обработки поверхности и наиболее характерным «текстильной» керамики гораздо ближе сказывается влияние поздняковской культуры. В этом отношении интересен пример Среднего Поволжья. Там на обширной территории смешения балановской и пережиточно-неолитической (в которую вошли и элементы ямочно-гребенчатой) культур — культура с «текстильной» керамикой не возникла, а сложилась чирковско-сейминская культура. Примесь «текстильной» керамики появляется лишь в позднейших памятниках — в смежной, частью перекрывшей территорию чирковско-сейминской культуры приказанской культуре. Следовательно, не балановская, родственная фатьяновской, а срубно-поздияковская культура прежде всего была здесь фактором, сопровождавшим появление «текстильной» керамики. Очевидно, аналогичную картину мы имеем и на Оке, и на Верхней Волге. Но нельзя забывать и того факта, что в поздняковской культуре «текстильная» керамика появляется, по-видимому, позже начала этой культуры. Подводя итог всему сказанному по поводу сложения культуры с «текстильной» керамикой, необходимо отметить, что ее истоков нельзя искать в какой-либо одной культуре. Она являлась как бы синтезом всех элементов, составивших смешанное население Волго-Окского края в середине II тысячелетия до н.э. В соответствии с этим нет оснований возражать против участия в ее формировании потомков неолитического населения с ямочно-гребенчатой керамикой26, как и волосовских, фатьяновских, балановских, поздняковских и абашевских элементов. Ее образование явилось актом нивелировки, слияния всех разнородных элементов, которые впитал в себя Волго-Окский край в предшествующие века богатого событиями II тысячелетия до н.э. Изложенная точка зрения на возникновение культуры с «текстильной» керамикой была аргументирована мною в специальной статье27 (О.Н. Бадер. Культура с «текстильной» керамикой в Северо-Восточной Европе. — СА, 1966(3), с.32-37). Эту же точку зрения развивает и П.Н. Третьяков в своей последней монографии. Он приходит к выводу, что «распространение «текстильной» керамики следует рассматривать как один из показателей культурно-этнической интеграции, основной силой которой являлись финно-угорские племена Поволжья н Прибалтики». В процессе этой интеграции «исчезло различие между потомками местных и волго-окских пришлых финно-угорских канско-уральских племен, утратились последние следа фатьяновских, балановских и абашевских традиций. Поздняковские племена вошли в рамки той же культуры»28 (П.Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М., 1966, с.135). Время становления культуры «текстильной» керамикой в Волго-Окском крае нельзя отождествлять с моментом первого появления одного из ее признаков: отпечатков ткани или плетенки на сосудах. Оговариваясь, что устанавливаемые этапы этногонического процесса условны и что нет еще достаточных фактов для уточнения искомой даты, можно приурочить существование уже сложившейся культуры с «текстильной» керамикой к последней четверти II тысячелетия до н.э., скорее, к концу ее. При этом не подлежит сомнению, что процесс сложения культуры не был равномерным на всем пространстве огромного края, что в некоторых районах она сложилась раньше, в других позднее и, вероятно, в различных локальных вариантах. Возникшая таким образом новая культура характеризуется многочисленными поселениями, часть которых, вероятно более поздняя, содержит уже более или менее чистый комплекс «текстильной» керамики. Эти поселения еще очень плохо изучены и требуют внимания исследователей. До сих пор не существует удовлетворительных классификации и периодизации «текстильной» керамики. Проявляющаяся естественная тенденция считать круглодонную керамику более древней далеко не всегда подтверждается материалом; так, например, А.В. Збруева датирует такую керамику на Липкинской стоянке в низовьях Клязьмы вместе со всем ее комплексом временем около 1000 лет до н.э.29; А.X. Халиков указывает, что «текстильная» керамика примерно того же времени в Казанском Поволжье почти вся круглодонная30. Культура с «текстильной» керамикой — это развитая земледельческо-скотоводческая культура с уже упадочным кремневым инвентарем, что всегда свидетельствует о прогрессе в употреблении металлических орудий; к сожалению, на многих поселениях со смешанной керамикой кремневый инвентарь нельзя с уверенностью связать с тем или иным керамическим комплексом. Поселения располагаются обычно еще на низких берегах рек и озер, чаще всего на краю надпойменной террасы или на дюнах. Но некоторые позднейшие поселения с «текстильной» керамикой начинают отодвигаться от водоемов и переносятся на высокие берега, превращаются, по археологической терминологии, из стоянок в селища; это обстоятельство следует связать с существенными переменами в экономике — преобладанием огневого земледелия над остальными формами хозяйства. Наконец, уже на этой ступени появляются первые укрепленные поселения — городища. Таково, например, Мокеевское городище на берегу Лебединого озера в Мещерском крае, открытое мною в 1928г.; оно расположено на невысоком песчаном мысу и укреплено сильно оплывшим валом; на площадке городища найдена «древнетекстильная» керамика с кремневым инвентарем. Мнение о столь, раннем возникновении городищ высказано и П.Н. Третьяковым, предположительно относящим это явление к рубежу II и I тысячелетий до н.э.31. Могильники, которые обладали бы специфическими особенностями и которые можно было бы с уверенностью связать с рассматриваемой культурой, пока не исследованы. Может быть сюда относится Ефановский могильник, где найдены бронзовые кельты, и Младший Волосовский могильник32. В последнем уже обнаружены остатки железных предметов; его бронзовые кельты еще сохраняют форму, близкую сейминской, и расширенное лезвие, но уже теряют свойственную Сейме шестигранность. Непосредственная историческая связь между финально-бронзовой культурой с «текстильной» керамикой и раннежелезной культурой городищ дьяковского типа в Окском Поволжье и на Верхней Волге не подлежит никакому сомнению, так же как и связь культуры дьяковских городищ с финноязычиыми племенами той же территории, упоминаемыми начальной летописью33 (Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского. междуречья.— МИА, 94,1961). Тем самым устанавливается и финно-язычность населения культуры с «текстильной» керамикой. Гипотеза о связи дьяковской культуры с волго-окской топонимикой Б.А. Серебренникова34, выдвинутая недавно П.Н. Третьяковым35, представляется неприемлемой. Эта топонимика является гораздо более древней. Впрочем, в своей последней монографии автор уже не поддерживает упомянутой гипотезы. Поселения с «текстильной» керамикой и инвентарем каменных орудий можно рассматривать как памятники раннего этапа дьяковской культуры. Из всего этого необходимо сделать тот вывод, что происходившие на рассматриваемой территории в эпоху бронзы этнические сдвиги и скрещения древнефинских волго-окских, индоевропейских и индоиранских групп в конечном счете привели к победе финских языков, первыми носителями которых были здесь племена с культурой волосовского типа. Как справедливо отмечает П.Н. Третьяков, «в целом область распространения «текстильной» (и рогожной) керамики полностью соответствовала установившемуся во II тысячелетии до н.э. ареалу финно-угорских племен в Поволжье и Восточной Прибалтике, обрисовываемому данными топонимики (гидронимии), истории, археологии и этнографии. На территории Латвии и Литвы «текстильная» керамика уже не известна за исключением отдельных фрагментов. Нет ее и в нижнем течении Западной Двины, на Немане и в бассейне Верхнего Днепра. Она не характерна также и для Верхней Оки, куда в предыдущий период не проникли камско-уральские племена. То, что культура «текстильной» керамики принадлежала поволжским и прибалтийским финно-утрам, является бесспорным; этот факт никем и никогда не оспаривался»36. Мне представляется наиболее вероятным, что культура с «текстильной» керамикой, включая сюда и городища дьяковского типа, принадлежала древним волжским финнам, тогда как камская протоананьинская и ананьинская — пермским финнам. В основе первой из них лежала волосовская культура, в основе второй — турбинская. Изучение древних памятников с «текстильной» керамикой — одна из актуальнейших наших задач (с.77-79) О.Н. Бадер. Бассейн Оки в эпоху бронзы. АН - СССР. Ин-т археологии. Москва: Наука, 1970 - 176с. https://vk.com/doc207444966_438770034 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_532669511
Ять: Текстильная керамика ...Итак, на огромных пространствах от низовьев Камы на востоке и до Балтийского моря на западе приблизительно в одно и то же время — на I рубеже II и I тыс. до н. э. — возникла новая культура, обычно называемая культурой текстильной керамики. Она появилась не сразу, а сложилась постепенно, по-видимому в течение двух-трех столетий. Ее главный признак — текстильная керамика — повсюду обнаруживает приемственную связь с местной керамикой предшествующего времени. Отсюда следует, что появление этой культуры не было следствием каких-либо передвижений в среде населения лесной полосы или тем более вторжений извне. 3a пределами обрисованной выше территории нельзя назвать ни одной древней культуры, которая могла бы послужить основой для развития культуры текстильной керамики. Эта культура возникла в пределах лесной полосы. ...Южным вариантом текстильной керамики является керамика с так называемыми рогожными отпечатками. Этот прием обработки поверхности глиняных сосудов возник, по-видимому, в среде тех поздняковских племен, керамика которых была особенно близка срубной. В археологической литературе поселения этих поздняковских племен, вследствие их малой изученности, обычно не отличаются от поселений племен степной срубной культуры. Разница между теми и другими наглядно обнаруживается лишь в материалах последующего периода, в раннем «железном веке», к чему я еще вернусь ниже. В целом область распространения текстильной (и рогожной) керамики полностью соответствовала установившемуся во II тыс. до н.э. ареалу финно-угорских племен в Поволжье и Восточной Прибалтике, обрисовываемому данными топонимики (гидронимии), истории, археологии и этнографии. На территории Латвии и Литвы текстильная, керамика уже не известна, исключением отдельных фрагментов. Нет ее в нижнем течении Западной Двины, на Немане и в бассейне Верхнего Днепра. Она не характерна также и для Верхней Оки, куда в предыдущий период не проникли камско-уральские племена. То, что культура текстильной керамики принадлежала поволжским и прибалтийским финно-уграм, является бесспорным; этот факт никем и никогда не оспаривался (с.140-141). Рис. 45. Сосуд с текстильной орнаментацией. Городище Скнятинское I. Раскопки автора, 1937 г. Гос. Эрмитаж. ...Керамика дьяковских городищ второй половины I тыс. до н. э. и начала нашей эры очень однообразна. Обычно это сосуды баночной формы со слабо профилированным венчиком (рис. 45). Их корпус несколько сужается к плоскому дну, снабженному небольшим карнизиком. Сверху донизу поверхность сосуда покрывалась текстильными отпечатками, иногда заходящими на дно. Нередки случаи, когда текстильные отпечатки покрывали дно сосуда и с внутренней стороны. В верхней части, под венчиком, обычно наносился примитивный орнамент из ямочных вдавлений или отпечатков гребенчатого штампа (с.151). П.Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М., 1966 https://vk.com/doc399489626_532696117
Ять: Ай бунар - древнейший рудник Европы Ареал Балкано-Карпатской металлургической провинции. Цифрами показаны центральная (1) и периферийная (2) группы оседло-земледельческих культур, а также степные скотоводческие общности (3); желтые точки обозначают пути миграций скотоводов за пределы их домена. Варненский некрополь: погребение вождя в одной из могил. Е.Н. Черных. Кочевой мир Евразии: номады Запада на заре эпохи металлов. «Природа» №1, 2015 с.28-41 (Подробнее о месте и времени зарождении металлургической революции можно прочитать в предыдущих статьях в «Природе» (2008. №3. с.34—43; 2011. №7. с.3—13б , №8. с.43—54), 2014. №9. с.48—59)). http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx Осенью 1961 г. на юго-западной окраине с. Карбуна Чимишлийского района Молдавской ССР во время ремонта шоссейной дороги учеником карбунской школы Владимиром Горецким в разрезе дорожного кювета, на глубине около 80 см был обнаружен клад, состоящий из 852 предметов раннего этапа трипольской культуры. В музей поступили 444 медных предмета, из них — 2 топора, 4 спиральных браслета, браслет из восьми пластин с завернутыми в трубочку концами, 2 диска с крестообразными знаками, 14 пластин-подвесок, 11 пронизок, 377 бусин, 23 антропоморфные фигурки, плоская пластина в форме фаллоса, 2 пластины. Из белого и цветного мрамора и камня в кладе было 26 предметов, в том числе: 2 топора, пластина, 23 бусины. 127 предметов из кости, из них— 124 подвески из зубов оленя, зуб-амулет человека, миниатюрная женская статуэтка-подвеска; 254 предмета из морских раковин, среди них 143 бусины и 111 пластин. Перечисленные предметы лежали в сосуде грушевидной формы, в горловину которого был вставлен (вверх дном) небольшой сосуд с каннелированной поверхностью. Г.П. Сергеев. Раннетрипольский клад у села Карбуна, «Советская археология», 1963, № 1 с.135-151 https://vk.com/doc-58440231_443843818 Многие годы археологическая наука считала установленным фактом, что в Европе древнейшие металлурги и мастера, которые добывали медные руды, выплавляли металл и изготовляли из него различные орудия, появились не раньше конца III — начала II тысячелетия до н.э. И умение это якобы пришло от племен, населявших Переднюю Азию. Открытия и исследования последних лет опровергли эту точку зрения. Оказалось, что в Европе — на Балканах и в Карпатах — совершенно независимо от других очагов цивилизации люди научились выплавлять медь и делать из нее самые разные предметы обихода еще в IV тысячелетии до н.э. Но почему на Балканах и в Карпатах был сделан этот рывок, в то время как почти все прочие европейские племена оставались на уровне каменного века! Где и как древнейшие горняки и металлурги добывали руду и выплавляли металл! Почему в следующем, в III тысячелетии до н.э. производство металлических изделий в этом районе резко упало! *** В 1961 году у села Карбуна в Молдавии нашли клад из 443 медных изделий. Медь оказалась связанной с месторождениями Балкан и района Дуная. Клад изумил археологов: ведь, кажется, еще не так давно эту культуру IV тысячелетия до н.э. относили к каменному веку. Оказалось, что медный век Балкан и Карпат представлен огромным количеством предметов. То были не просто мелкие шильца, проколки или же незатейливые украшения; археологи нашли сотни тяжелых втульчатых топоров-молотков и топоров-тесел! Многие весили по нескольку килограммов, удивляя изощренной формой. Большой интерес вызвали раскопки 1972—1973 годов удивительного некрополя IV тысячелетия близ Варны в Болгарии. В его кенотафах — поминальных погребениях — обнаружили не только оружие из меди (это более или менее обычная находка), но и несколько килограммов золотых украшений: диадема, нагрудная пластина, браслеты, бляшки...Значит, древние обитатели Балкан и Карпат знали и золото. Древнейшая металлургия европейского материка поставила перед историками множество трудноразрешимых проблем. Племена предшествующей эпохи почти не знали меди (количество находок, относящихся к этому времени, можно перечислить по пальцам), а их прямые потомки производили медные изделия тысячами. Как объяснить это изобилие медных орудий лишь на ограниченной территории Северных Балкан и Карпат, ведь для племен почти всех остальных областей Европы господствовал каменный век? Двадцать лет назад археологи объясняли происхождение древнейшей европейской металлургии, как правило, влиянием из Передней Азии и датировали ее лишь концом III — началом II тысячелетия до н.э. Но проведенные в последние годы специальные исследования (серии радиоуглеродных датировок и спектральных анализов металла) убедили многих специалистов, что металл для разных нужд плавили в Европе еще в IV тысячелетии до н.э. Изготовление отдельных медных изделии можно отнести даже к V тысячелетию. Еще один парадокс: в последующую эпоху (III тысячелетие до н.э.) производство металлических изделий на Балканах так сократилось, что в пору говорить о резком упадке. Более того, темпы производства (употребляя термины нашего времени) в течение III и всей первой половины II тысячелетия до н.э. даже не приблизились к древнейшим. Где же эти древнейшие металлурги Европы добывали руду? Где выплавляли из нее медь? Масса изделий — и ни одного известного рудника, ни одной медеплавильны! Высказывалось предположение, что большинство орудий IV тысячелетия отковано из самородной меди. Так ли это? Требовались специальные поисковые работы в этих районах. Исследования поручили одному из отрядов болгаро-советской археологической экспедиции... Е.Н. Черных. Ай бунар - древнейший рудник Европы. "Наука и жизнь", 1974, N3 с.141-145 https://vk.com/doc272062795_363649277
Ять: Первый металл планеты Вот уже девять тысяч лет длится эпоха металла. Трудом сотен поколений открыто почти 60 металлов. Сегодня металлы окружают нас повсюду: от лезвий бритв до бесконечных стальных рельсов, от гвоздя в стене до паутины проводов, миллионами километров опутавшей весь земной шар. Есть металлы, которые большинство людей никогда не видели: ученые получают их в лабораториях сложнейшим способом в виде пылинок окиси. И как характер и внешность человека складываются и проявляются уже в первые дни его жизни, так и мы не сможем до конца понять всех закономерностей металлургии и ее истории, не изучив самых первых ее шагов. Древние греки верили, что огонь вырвал у богов и подарил людям Прометей, за что и посвятили ему так много благодарных легенд. Ну, а кто же был «Прометеем металла»? Когда и где жил он? Какой металл принес он людям: золото, медь, а может, железо? Когда! Лег двадцать назад такого вопроса вроде бы не возникало. Дело казалось совершенно ясным: существовала внешне логичная, прямолинейно простая и поэтому столь привлекательная для многих схема ключевых открытий и достижений человечества: каменные орудия — изобретение керамики — знакомство с самородной медью — металлургия меди — металлургия бронзы — открытие железа. «Первые изделия из металла, имевшие хозяйственное значение,— как сообщают авторы первого тома «Всемирной истории», вышедшего в 1955 году,— были изготовлены из самородной меди…Использование самородных металлов известно человеку с VI—V тыс. до н.э. Но начало века металла следует считать с IV тыс., когда в Передней Азии, Египте, Индии и других странах была освоена выплавка меди из руд. Период IV—III тыс.— это период энеолита...Второе тысячелетие до н.э...Важнейшим из производственных достижений были широкое введение и употребление бронзы (сплава меди с оловом)». Последнее десятилетие нанесло жестокий удар этим стройным построениям. В пятидесятых годах нашего столетия английский археолог Джеймс Меллаарт приступил к раскопкам поселения Чатал-Уйюк в долине реки Конья на юго-западе Малой Азии. Рабочие разбирали слои так называемого докерамического неолита, которые датируются физиками по радиоуглеродным данным VII—VI тыс. до н.э., когда внезапно стали попадаться обломки мелких медных орудий и украшений. В эти находки было трудно поверить сразу. Ведь люди, обитавшие там девять-восемь тысяч лет тому назад, еще даже и не умели лепить горшки! Прошло несколько лет раскопок, и коллекция чатал-уйюкских медных шильцев, проколок и колечек пополнилась. К тому же археологов ждал еще один сюрприз: из культурного слоя извлекли не просто металлическую находку, а кусочек медного шлака! Вот уж здесь поистине пришлось призадуматься историкам металлургии. Стало быть, в такой глухой древности уже знали выплавку металла из руд, а не просто употребляли самородную медь, как об этом авторитетно сообщали учебники первобытной истории. Может быть, археологи столкнулись здесь с аномалией? Но в 1963 году на поселении Чайону-Тепези, уже на востоке Анатолийского нагорья, близ верховьев реки Тигр, снова в слоях докерамического неолита, датируемых столь же древним временем, американский археолог Брейдвуд обнаружил медные невыразительные проколки и кусочек медной руды — малахита. Так пришлось окончательно увериться, что первое открытие металла и металлургии произошло еще тогда, когда люди не знали даже глиняной посуды. Где! Этот так тесно связанный с предыдущим вопрос занимает археологов в той же мере, что и первый. «Примерно в одно и то же время в различных местах Азии, Северо-Восточной Африки и Европы...» — прочли мы с вами во «Всемирной истории». Но уж очень это приблизительно звучит, и читатель, наверное, согласится со мной, взглянув на нашу карту. Карта достаточно наглядна… Е.Н. Черных. Первый металл планеты. «Наука и жизнь» № 7, 1968 (статья написана до открытия рудника Ай бунар в 1972г.) https://vk.com/doc272062795_363540906 Рис.2. Поселения и святилища эпохи протометалла 9—7 тысячелетий до н.э. Красными точками обозначены памятники с древнейшими на нашей планете изделиями из меди. Начало производящей экономики и период протометалла Исходной, базовой моделью жизнеобеспечения всех палеолитических социумов — и не только Евразии — служили охота, рыболовство и собирательство. Такую модель в археологической науке обычно именуют присваивающей экономикой. С началом окультуривания злаков и их регулярного выращивания, равно как и доместикации (приручения) животных — прежде всего мелкого и крупного рогатого скота, — нарастают признаки революционных изменений в исходной модели жизнеобеспечения. Такого рода технологически более развитые социумы в археологии относят уже к разряду культур с производящей экономикой. Когда же со скотоводством и/или земледелием в той или иной культуре оказывается сопряженной металлургия — или хотя бы лишь метало-обработка — то, как правило, говорят уже о комплексной производящей экономике. Согласно прежней и, безусловно, господствовавшей еще недавно археологической парадигме все революционные преобразования человечества зарождались в Месопотамии. «Свет» с Востока, или же Двуречья, постепенно распространялся затем по всем «варварским» сторонам и окраинам Евразии, и обитатели этих областей старались по мере сил и возможностей усваивать азы живительных лучей. Современные исследования археологических реалий показывают, однако, что ситуация оказывалась несколько иной, а во многих случаях отличалась от прежних «виртуальных» представлений даже кардинально. Так, наиболее ранние и весьма яркие признаки социумов с производящей экономикой были обнаружены не в Месопотамии, а севернее ее — в Анатолии. Черты некоторых анатолийских памятников 10—8го тысячелетий до н.э. ярче всего отразились в архитектуре — каменной или глиняной, а также в скульптуре (рис.2—4). Строго говоря, в археологии под термином «культура» понимается совокупность достаточно однородных и сходных по своим важнейшим характеристикам памятников — поселений или некрополей, распространенных по некоторой территории в определенный отрезок времени. Здесь же мы почти повсеместно встречаемся лишь с отдельными поселениями или же святилищами, и каждый из подобного рода памятников отличается от иных, даже соседних, чрезвычайно ярким и неповторимым своеобразием наиболее характерных признаков. По существу мы сталкиваемся с проявлением неких «точечных» технологических революционных взрывов, творцами которых представали относительно немногочисленные и в той или иной мере изолированные от соседей популяции. Специфическая культура в таких «революционных точках» могла существовать несколько столетий, но затем столь же внезапно «умирать», не оставляя после себя явных последователей. Металлургическая революция 5-го тысячелетия и эпоха раннего металла Сама металлургическая революция в Евразии вспыхнула довольно далеко от «сакральной» земли месопотамского Двуречья и даже Анатолии, где до этого прорывались и исчезали впечатляющие как специалистов, так и простых наблюдателей «точечные технологические взрывы». Металлургической колыбелью стали северные Балканы и Карпаты — регионы, прилегавшие в основном к среднему и нижнему бассейну Дуная. Знаковыми памятниками этой революции стали медный рудник Аи бунар в южной Болгарии (рис.5) и знаменитый «золотой» Варненский некрополь (рис.6). Рис.6. Знаменитый некрополь 5го тысячелетия до н.э. в Варне. Золотые и каменные изделия из могил Расчеты показали, что из щелевидных и глубоких разработок только Аи бунара древние горняки смогли извлечь примерно 30 тыс. т медных минералов, а из них выплавить не менее тысячи тонн меди. В могилах же кладбища на окраине Варны археологи обнаружили несколько сотен медных образцов орудий и оружия, а также до 3 тыс. золотых украшений. Тогда же — в 5м тысячелетии до н.э. — сформировалась первая в евразийской истории Балкано-Карпатская металлургическая провинция, где на площади до 1.5 млн км2 — от Балкан до Поволжья — распространялась медь, выплавленная из руд балкано-карпатских месторождений. Формирование этой провинции обозначило уже начало великой эпохи раннего металла, история которой охватила время с 5го вплоть до рубежа 2го и 1го тысячелетий до н.э. За эти долгие четыре тысячелетия произошли четыре смены основных периодов, которые в археологии чаще всего именуют веками: медный (5е тысячелетие), ранний бронзовый (4е тысячелетие), средний бронзовый (3е тысячелетие) и, наконец, поздний бронзовый (с рубежа 3го и 2го до рубежа 2го и 1го тысячелетий до н.э., когда надвигался век столь проклинаемого Гесиодом поколения «железных людей»). Как правило, старт каждого из периодов («веков») знаменовался, во-первых, своеобразным «взрывом» или же стремительным появлением блока инноваций в металлургической технологии. Сам взрыв оказывался практически всегда сопряженным с территориальным скачком в расширении пространственного ареала металлоносных культур, и кроме того, последнее непременно влекло за собой резкие перемены в этнокультурном полотне на огромных евразийских пространствах. Во-вторых, практически всегда за каждым из такого рода пространственно-технологических рывков следовал иной, «спокойный», период, но уже пространственно-технологической стабилизации. Тогда технологические и этнокультурные «полотна» в Евразии словно застывали в неподвижности, либо перемены в деталях этих картин казались малозначимыми. По этой причине в каждом из веков можно было различать две более или менее равные в хронологическом отношении части: взрыв и пространственный скачок с последующей стабилизацией. С принципиальным отличием от установленной последовательности мы столкнулись при изучении культур позднебронзового века. Гигантский пространственно-технологический рывок и Великая пространственная стагнация Динамика пространственных скачков территориального охвата металлоносных культур в Евразии представляет, пожалуй, для нашей темы особый интерес (рис.7). Рис.7. Основные этапы и ареалы распространения металлоносных культур в Евразии с 9 по 3 тысячелетие до н.э. В так называемую эпоху протометалла единичные памятники с редкими находками медных предметов были рассеяны по площади в 0.7—0.9 млн км2. Культуры медного века покрывали уже ареал до 3—3.5 млн км2; однако реально значимые металлургия и металлообработка охватывали тогда лишь территорию Балкано-Карпатской металлургической провинции на площади примерно до 1.5 млн км2. Ранний бронзовый век 4го тысячелетия привел к скачку до 6—7 млн км2. Средний бронзовый век, датированный рамками 3го тысячелетия, привел к территориальному росту до 10—11 млн км2. Однако вся динамика предшествующих периодов выглядит весьма бледной на фоне гигантского пространственного взрыва в позднебронзовом веке. Тогда в пределах относительно краткого хронологического отрезка, включавшего финальные столетия 3го и начальные века 2го тысячелетий, тот взрыв накрыл общую территорию до 40—43 млн км2. Рост четырехкратный! При этом металлоносные культуры оккупировали всю южную и большую часть Евразийского континента. Однако не менее 10—13 млн км2 (преимущественно северной, таежно-лесной и тундровой зон) оставались заселенными популяциями, культура которых отвечала облику истинно каменного века. Северные лесные народы либо почти ничего не знали о металле, либо обрабатывали его весьма примитивно. Рис.8. Гигантский скачок в пространственном распространении металлоносных культур Евразии на рубеже 3го и 2го тысячелетий до н.э. Контур в центре ареала обозначает границы Степного пояса материка. На фоне впечатляющих перемен века поздней бронзы внезапно предстает — для исследователей малопонятным и труднообъяснимым — феномен уже совершенно иного рода: Великий пространственный рывок (рис.8) порождает эпоху Великой пространственной стагнации. Эта неожиданная эпоха означает, что в течение последующих трех или даже трех с половиной тысячелетий территориальные рамки металлоносных высокотехнологичных культур с комплексной производящей экономикой оставались практически неизменными. Период территориальной стагнации растянулся вплоть до того рубежа, который многие историки предпочитают помечать 1500 годом (этот по цифрам слегка «округленный» год очень часто служит своеобразным и относительно удобным маркером начала Нового времени — ведь он почти совпадает со временем открытия Америки). Картина евразийской мегаструктуры застывает на очень долгий отрезок времени. Но вот что при этом видится также весьма странным: Великая стагнация оказалась сопряженной лишь с территориальным охватом. Пространственная стагнация никак или почти никак не тормозила бурных процессов кардинальных перемен как в технологии производств, так и в структурах социокультурной сферы металлоносных сообществ, оккупировавших тогда большую, южную часть Евразии... Е.Н. Черных. Структура Евразийского мира на фоне геоэкологии после открытия металлов: Север—Юг. - Природа. 2011. №7. с.3-13 http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx
Ять: Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования Рис.1. «Степной пояс» евразийских скотоводческих культур: контуры территориального «домена» Взгляд на проблему В апогее своего развития Евразийский «степной пояс» скотоводческих культур предстает перед современными исследователями поистине необозримым по своей гигантской протяженности. С запада на восток, от бассейна Нижнего Подунавья вплоть до Манчжурии — фактически без сколько-нибудь заметных перерывов — пролегали пространства, превышавшие 8 тыс. км. Тогда же полностью оккупированные мобильными воинственными степными народами территории занимали до 16—17 млн км2 (рис.1) — и это в относительно «мирные» периоды существования! В течение весьма длительного времени степная зона служила специфичным базовым «доменом» скотоводческих культур. Однако «домен» этот включал в себя также расположенные севернее и экологически существенно более комфортные для обитания скотоводов лесостепные регионы. Помимо всего, эти популяции кочевали повсеместно не только в полупустынных, но даже в мало приветливых для обитателей пустынных регионах: от Закаспийских Каракумов и Кызылкумов вплоть до Гоби в центре Азии. Пастухов степных сообществ не столь уж редко можно было встретить и по южным окраинам горно-таежных регионов (к примеру, на Саяно-Алтае или в других областях). По этой причине понятие «степной пояс» следует понимать как достаточно условное: в реальности сам «пояс» включал в свою орбиту намного более обширные пространства. Не следует также думать, что от южного — оседлых земледельцев — и северного — лесных охотников и рыболовов — миров изучаемый нами «пояс» отчленяли строгие демаркационные рубежи. Напротив, в сущности на всей его огромной протяженности и фактически на всех этапах его существования возникали весьма заметные по территориальному охвату регионы, где наблюдалось чересполосное сосуществование разнообразных типов культур. Там степняки-скотоводы, начиная с медного века и вплоть до средневековья, время от времени глубоко внедрялись в исконные области оседлых земледельческих культур. В исторической реальности процесс распространения и территориального охвата культур «степного пояса» всегда отличался волнообразным характером. В случае удач динамичные воины-скотоводы могли подчинять чуждые им популяции на воистину необозримых пространствах. Захватнические устремления степняков были нацелены, как правило, к югу от их «домена», когда они старались вторгнуться глубоко в зону оседлых земледельческих культур. Внезапно слабея, они без промедления откатывались к северу. Отметим также одно исключительно важное обстоятельство. Почти всегда за их спиной оставались культуры гигантской северной таежной зоны Евразии. По всей видимости, последние почти непременно в большей или меньшей степени зависели от степняков. Судя по всему, коварного удара «со спины» степные скотоводы не опасались: слишком слабыми и разобщенными казались племена лесных охотников и рыболовов. Однако именно отсюда, с севера, в конечной фазе их бытия и последовал самый трагичный для степных скотоводов удар. В последние шесть тысячелетий, т.е. вплоть до нового времени или же до XVIII и даже XIX вв., евразийский пояс степных культур являлся, без сомнения, одним из самых поразительных феноменов в истории народов этого континента. Периоды всесокрушающих, невиданных по своей стремительности нашествий всадников — этих непобедимых в те исторические моменты воинов — нередко повергали в буквальный паралич волю носителей многих оседлых культур. В долгой исторической памяти тех народов, которые не только в научной, но даже в популярной беллетристике привычно относят к разряду «цивилизованных», обыкновенно всплывают картины прошлого, обильно окрашенные кровью и мраком тотальных разрушений. Подобными воспоминаниями наполнены не только письменные источники, но также изустные сказы и эпические предания. «Кто эти исчадия? Откуда появились эти нелюди? Из каких пустынных глубин? Не из диковинной ли и проклятой Бoгом страны Тартар? Говорят, что питаются эти дьявольские создания мертвечиной и изъясняются на никому неведомом языке. Видать, за тяжкие грехи Господь мог наслать на нас эту адскую напасть». Примерно такими смятенными загадками в XIII в. мучились многие властители христианской Европы, вплоть до Британских о-вов [1]. Сходные стенания слышались тогда же и в большинстве регионов Азии. Связано было это с началом Чингизовых завоеваний. Всеохватная евразийская империя Чингизидов явилась, конечно же, как подлинным апогеем, так и заключительным актом степного насилия, его своеобразной «лебединой песней». Традиция огромной массы резко отрицательных средневековых оценок татаро-монгольских сокрушительных завоеваний сохранилась в мировой литературе до наших дней. И, пожалуй, только один из известных автору исследователей — Л.Н. Гумилев — проявил себя энергичным и последовательным апологетом этих губительных катастроф, которые, как он провозглашал во многих своих публикациях, никакими катастрофами вовсе не являлись. Однако ужаснувшие мир монгольские завоевания лишь завершали длинную череду подобного рода бедствий. Предшественниками Чингиз-хана и его прямых наследников стали, например, гунны со своим легендарным вождем Атиллой. Появились они на западе Евразийского континента опять-таки из неведомых для европейцев и устрашавших их глубин Азии. Неукротимые всадники гуннов наносили разящие удары по обеим — восточной и западной — частям некогда единой Римской империи. В своем продвижении вниз по хронологической шкале, пересекая рубеж новой эры, мы погружаемся в степной скифо-сарматский мир. В 1-м тысячелетии до н.э. он простирался от низовьев Дуная вплоть до Западной Монголии. Богатейшие и нередко насыщенные золотом курганные захоронения скифо-сарматских вождей до сих пор горячо волнуют как исследователей-археологов, так и широкую публику. В конце VI в. до н.э. персидский царь Дарий, намеревавшийся с помощью своего воинства наказать и сокрушить лишь малую крупицу этого необъятного кочевого мира, потерпел полную неудачу. Об этом подробно поведал Геродот, и в его повествовании был явственно очерчен тот залог стратегической неуязвимости степных всадников, который имел место во все предшествующие и последующие исторические эпохи (фактически до нового времени). По всей вероятности, наиболее тяжкие страдания от крайне болезненных, а порой и трагических столкновений с миром степных культур испытывал Китай. Причем борьба эта продолжалась не менее трех тысячелетий, вплоть до позднего средневековья. И если для более западных евразийских пространств южный мир от степного, северного отделяли могучие горные цепи - от Кавказа вплоть до Памира и Тянь-Шаня — то китайцам пришлось по сути бесконечно долго сооружать и достраивать свою знаменитую «Великую» стену, которая почти всегда оказывалась крайне слабым барьером против летучих отрядов «степных ковбоев». Первые признаки зарождения Евразийского «стенного пояса» — этого устрашавшего столь многих степного феномена - проявились в самом начале эпохи раннего металла или же в медном веке, то есть с V тыс. до н.э. Примерно через 35—40 столетий, т.е. уже к концу 2-го тысячелетия до н.э., границы «степного пояса» приобрели те контуры, которые в своих главных чертах сохранились в течение последующих трех тысячелетий. Понятно, что в краткой статье мы в состоянии наметить лишь генеральные этапы сложения «степного пояса», имевшие место в эпоху раннего металла, — их можно выделить три. Фундаментом настоящего исследования стали обширные базы данных о древнейшем металле различных металлургических провинций, накопленные и систематизированные автором и сотрудниками Лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН. Только привлеченные к затронутой в этой статье проблематике базы данных превысили более 120 тыс. предметов, число же системно обработанных радиоуглеродных датировок по 14^С приближается к 3 тыс. Первые признаки В 5-м тысячелетии до н.э. на пространствах от Адриатического моря вплоть до Нижнего Поволжья в Старом Свете возникла первая металлургическая провинция медного века (рис.2). Мы именуем ее Балкано-Карпатской, поскольку основные производящие металлургические центры этого формирования локализовались в богатых медными рудами горных районах Северных Балкан и Карпат [2]. Здесь из руд многочисленных месторождений выплавляли медь, а из нее выделывали множество орудий и оружия (рис.2). В лишенных собственных рудных богатств более восточных регионах — на степных и лесостепных просторах этой части Европейского континента — из привозной балкано-карпатской меди могли лишь отливать и отковывать орудия и украшения. Формирование сложной взаимосвязанной системы металлургических и металлообрабатывающих очагов, под которой мы и понимаем металлургическую провинцию, явилось событием чрезвычайной важности. В конечном итоге данному событию стали придавать воистину глобальный характер. Ведь именно здесь зарождалось реальное горнометаллургическое производство нашей планеты; и именно таким образом был заложен один из самых важных камней в фундамент цивилизаций современного типа. Рис.2. Ареал Балкано-Карпатской металлургической провинции V тыс. до н.э. А — центральный блок культур; В — блок трипольских культур; С — блок степных скотоводческих общностей. Вверху: слева — набор медных орудий и оружия центрального блока (Варненский некрополь); справа — медные украшения из памятников культур степного блока. То, что эта провинция сформировалась на севере Балкан и в Карпатах, вначале удивило многих. Согласно старым и казавшимся нерушимыми аксиомам исторической и археологической наук, это производство никак не могло здесь появиться ранее того, что было известно в Месопотамии или же, скажем, в Египте. Ведь постулат «Свет с Востока» представлялся неколебимым: только на Ближнем Востоке — и не ранее 3-го тысячелетия до н.э. - могли зарождаться все сколько-нибудь примечательные идеи и технологии. Но Балкано-Карпатье весьма удалено от библейских равнин...Внедрение радиоуглеродной хронологии в арсенал основных методов археологии резко поколебало прежнюю умозрительную картинку: активно развивающиеся аналитические исследования неумолимо с каждым новым шагом утверждали значительно более глубокую древность зачаточной, но вместе с тем поразительно высокоразвитой балкано-карпатской металлургии. Балкано-Карпатская провинция, наряду с производством тяжелых медных орудий и золотых украшений, отличалась еще рядом примечательных особенностей, из которых мы привлечем внимание лишь к одной, но весьма важной для нашей проблематики. В структуре культур провинции легко вычленяются три блока. Первый - коренной, или центральный: вся повседневная жизнь людей протекала здесь на постоянных долговременных селищах. У этих древних поселков мощные многометровые слои тех отложений, что археологи именуют «культурным слоем», насыщены бесчисленными обломками великолепно изготовленной и украшенной причудливым орнаментом глиняной посуды. Аборигены обитали в глинобитных, порой двухэтажных жилищах. Одним из важнейших занятий этих народов было земледелие, но профессионально обособленные кланы этих популяций разрабатывали рудники и выплавляли медь. Второй блок культур охватывал пространства к востоку от Карпат — в областях нынешней Западной Украины вплоть до правобережного Поднепровья. Совокупность их памятников, известная под названием знаменитой трипольской культуры (по имени одного из первых обнаруженных археологами близ Днепра поселков — Триполья). Весьма сходная с балкано-карпатскими, она отличалась лишь отсутствием горно-металлургического промысла. Местные племена использовали привозной металл из металлургических центров центрального блока. Но наиболее интересным в системе Балкано-Карпатской провинции для нашей темы оказывается, пожалуй, восточный блок культур, занимавший степные и лесостепные пространства Восточной Европы от Днепра вплоть до Среднего и Нижнего Поволжья. Все сколько-нибудь примечательные детали материальной или духовной жизни резко контрастны тем, что были присущи западным соседям. Здесь совершенно не ведали земледелия, а основным источником жизнеобеспечения и забот служил скот. Селища, как правило, отличались тонким «культурным слоем», что говорило о несравненно более подвижном образе жизни, Культура степняков предстает перед нами в большей степени благодаря раскопкам их кладбищ. Глиняные сосуды отличались несравненно более примитивными формами лепки. Металл балкано-карпатских производственных центров они получали при контактах с племенами трипольской общности, из привозной меди степняки отковывали лишь нехитрые по форме украшения (рис.2), а медных орудий и оружия по неведомой причине они чурались вовсе. Даже беглое сопоставление первого и второго блоков оседло-земледельческих культур, с одной стороны, и третьего блока степного скотоводческого населения Восточной Европы, с другой, позволяло многим археологам полагать, что перед нами народы двух совершенно различных уровней социального и технологического развития. На западе живут и трудятся популяции, по существу подошедшие вплотную к уровню ранних цивилизаций, степной же восток занят культурами «варваров», полностью зависимыми от «просвещенного» Запада. Что же получается: пришла пора провозглашать совершенно новую аксиому — «Свет с Запада»? У истока степных курганных культур — второй этап Однако уже в следующем, 4-м тысячелетии до н.э. картина изменилась до чрезвычайности. Медный век сменился ранним бронзовым, и наступил второй этап формирования «степного пояса». К юго-востоку от ареала скотоводческих общностей, составляющих третий блок Балкано-Карпатской провинции, в степях и предгорьях Северного Кавказа, возникла культура, не имевшая до тех пор аналогий или же явных прототипов. Людей там часто хоронили под громадными насыпями, получившими в новое время название курганов. Самые величественные искусственные надмогильные холмы, по всей вероятности, отличали персон с наивысшим социальным статусом. Покойников нередко помещали в обширные каменные «ящики», выложенные каменными плитами. Погребенных под крупными курганами чаще всего сопровождал поразительно богатый инвентарь: бронзовое оружие и посуда, золотые и серебряные сосуды и украшения (рис.3), а также изделия для отправления загадочных ритуалов. Культуру эту археологи стали именовать «майкопской», поскольку первое удивившее своим богатством погребение было вскрыто в городе Майкопе еще в конце XIX в. Рис.3. Ранняя фаза Циркумпонтийской металлургической провинции. Справа: бронзовые оружие и орудия, фигурки, золотые и серебряные сосуды майкопской культуры. Многие важнейшие черты и парадоксальные особенности майкопской культуры постоянно привлекали пристальное внимание исследователей. Во-первых, всегда отмечалось яркое своеобразие этой курганной и в основе скотоводческой культуры на фоне как отдаленных, так и ближайших соседей. Оседлые земледельцы окружали ее ареал с юга — в основном уже за Главным Кавказским хребтом. Степные скотоводы, «третий блок» Балкано-Карпатской провинции, оккупировали северные степи и лесостепи. Во-вторых, бросалось в глаза почти фантастическое богатство металла и разнообразие форм изделий. Последняя черта особенно интриговала археологов, поскольку никаких свидетельств местного металлопроизводства у майкопского населения до сих пор найти не удалось, а в южных краях — уже за Кавказом — коллекции металла из памятников оседлых земледельческих культур при сопоставлении с майкопским великолепием выглядели крайне блекло [3]. В-третьих, бросался в глаза бледный, если не сказать порой убогий, облик большинства майкопских поселков на фоне великолепия курганных некрополей. И, наконец, в-четвертых, поражал весьма ранний возраст майкопских памятников, покрывавший все десять столетий 4-го тысячелетия до н.э. Последнее в особенности шокировало сторонников теории «Свет с Востока»,поскольку и в данном случае некогда бесспорная историческая аксиома претерпевала вполне ощутимый урон. Майкопский феномен развивался на фоне угасающей Балкано-Карпатской металлургической провинции, но в стороне от нее и независимо от нее Когда же провинция распалась окончательно, ареал последней оказался поглощенным абсолютно новой и многократно более обширной системой, названной циркумпонтийской металлургической провинцией (ЦМП). Само название провинции было обусловлено тем, что основные производящие центры этой системы располагались вокруг Черного моря, или же Понта Эвксинского древних греков. Металлургия и металлообработка ЦМП по своим основным признакам существенно отличалась от канувшей в вечность Балкано-Карпатской провинции. Майкопская же культура с ее большими курганами и удивительным металлом явилась во многом своеобразной «прародительницей» Циркумпонтийской провинции. В системе ЦМП статус прежде всего майкопской культуры, а также ставших ее наследниками более поздних степных восточноевропсйских общностей – типа так называемой «древне-ямной» — резко разнился от того, что мы отмечали для предшествующего медного века. Северную зону ЦМП (рис.4) представляли теперь скотоводческие мобильные курганные культуры и общности, порою явно «демонстрировавшие» независимость от южных оседлых народов, а также особую значимость. Пастушеские племена по традиции и доныне продолжают порой именовать варварскими. Однако эти «варвары», с 4-го и в основном уже в 3-м тысячелетии до н.э. начали свою пугающую оседлых «цивилизованных фермеров» активность. Получая основную долю металла из богатых южных стран, они энергично развивают собственное металлообрабатывающее производство. Иногда могло даже сложиться впечатление, что своим металлом южане старались .откупаться от агрессивных пастухов-воинов. Теперь у носителей курганных культур выходит на первый план отливка оружия и орудий, а некоторые из этих форм — к примеру, боевые топоры – становятся даже исходными для больших серий аналогичных изделий на Ближнем Востоке или в Малой Азии. Если анализировать, скажем, изображения на барельефах из этих южных областей, то топоры исходных степных форм на юге предстают оружием весьма высокого ранга: оно в руках лишь высших иерархов и даже божеств. Тогда же — в конце 4-го тысячелетия — кочевые народы курганной «древне-ямной» археологической общности открыли в степях Южного Урала гигантское меднорудное поле Каргалы. В среде пастухов выкристаллизовались группы людей, приобретавших профессиональные навыки, постигавших умение самостоятельной выплавки из руд меди, а из нее отливки и отковки различного рода изделий. Рис.4. Вторая фаза Циркумпонтийской металлургической провинции. Ареал древне-ямной общности и ее предполагаемых местных параллелей. В 3-м тысячелетии до н.э. общности номадов-скотоводов, а также мобильных «полуоседлых» пастухов оккупировали внушительные пространства,превышавшие 1 млн км2 — от низовьев Дуная вплоть до северо-каспийских полупустынь. Не вполне ясные следы их воздействий можно было увидеть даже далеко на востоке — вплоть до степного Алтая. Однако реализация их восточных устремлений (пока что трудно доказуемых) откладывалась еще на тысячу лет. Третий этап сложения: Восток—Запад На рубеже 3-го и 2-го тысячелетий до н.э. явно проявили себя важнейшие черты третьего этапа формирования «пояса», а на Евразийском континенте зарождались сообщества позднего бронзового века. То было время фантастической активизации степных скотоводов, приведшей к середине 2-го тысячелетия к тому, что «степной пояс» приобрел вполне отчетливый и завершенный характер своих контуров. В позднебронзовом веке металлоносные культуры Старого Света достигли своего территориального максимума в 40-43 млн км2 [3]. Вплотную приблизился к высшим значениям в 16-17 млн км2 также и «степной пояс» скотоводческих формирований. Следовательно, в общем пространстве культур и общностей, познавших металл и его преимущества, на долю степных объединений приходилось не менее 40% всех территорий — а это весьма впечатляет! В истории народов «степного пояса» в эпоху поздней бронзы особую роль сыграли две гигантские металлургические провинции — Евразийская и Восточноазиатская, Первая распространяла свое воздействие от Поднепровья до Алтая и от степных и полупустынных областей Предкавказья и Средней Азии вплоть до таежного севера (рис.5). Она отличалась отчетливо монокультурным характером своих сообществ, что особенно ярко проявилось на фазе ее стабилизации в XVIII/XVII — XV/XIV вв. до н.э. К тому времени ее общая площадь достигла примерно 8 млн км2. Всю ее южную часть занимали памятники двух гигантских общностей: так называемая «срубная» в Восточной Европе и «андроновская» в азиатской части. Однако старт или начальная фаза формирования этой «монокультурной» провинции казались весьма необычными. Рис.5. Ареал Евразийской металлургической провинции (ЕАМП) и северо-западные границы Восточноазиатской металлургической провинции (ВАМП). Фаза стабилизации. Ранняя фаза Евразийской провинции, датированная XXII—XVIII вв. до н.э., примечательна тем, что зародились две стремительные, встречные «волны» продвижения скотоводческих народов: с запада на восток и с востока на запад (рис.6). Первый или же западный импульс предстал вполне ожидаемым на фоне событий предшествующего времени. В конце 3-го тысячелетия до н.э. в процессе распада Циркумпонтийской провинции скотоводы лесостепной и степной зон Восточной Европы устремились на восток, за Урал. Это привело к быстрому распространению скотоводческого уклада жизни у народов Казахстана, степной и полупустынной части Средней Азии и юга Западной Сибири. smart goal examples for fitness Рис.6. Фаза сложения Евразийской металлургической провинции. Две встречные волны распространения культурных образований. Красным цветом обозначены могильники и святилища (звездочки), а также единичные находки металла сейминско-турбинского облика (точки и овальные фигуры). Вверху: некоторые формы металлических изделий сейминско-турбинского типа. Инициаторами этого движения стали народы, оставившие после себя памятники, в которых археологи различают т.н. «синташтинскую» или же «абашево-синташтинскую общность». В рамки последней входила также и петровская культура (рис.6). Популяциям этой общности по-прежнему было чуждо земледелие, а скотоводство, без сомнения, занимало центральное место в их повседневной жизни. Горнометаллургический промысел также успешно развивался на базе зауральских и казахстанских меднорудных залежей. За Уралом почти не стало курганных некрополей: древний ритуал сооружения надмогильных насыпей здесь быстро отмирал. Археологам удалось открыть множество селищ этой общности, но поселки, как правило, крупными размерами не отличались. Вторая «волна» (или же восточный импульс) оказалась для исследователей намного более неожиданной. Загадка ее проистекала хотя бы из того, что подобную «волну» трудно было предсказать и предположить. Ведь едва ли не на «пустом место в обширном ареале Саяно-Алтайской горной системы чрезвычайно быстро возник исключительно развитой тип металлургии. Относительно примитивные металлургические очаги предшествующего времени как будто не обещали стать базой внезапной вспышки производства высокотехнологичного тонкостенного бронзового литья изысканных и, пожалуй, неповторимых форм оружия. Здесь отливали наконечники копий, топоры-кельты, фигурные ножи со скульптурными изображениями различных животных и даже людей (рис.6). Огромное большинство этих вещей было обнаружено в очень странных могилах-кенотафах, где археологи не находили человеческих останков [4]. Поразительно широк ареал распространения этих необычных древностей: от Западного и даже Центрального Китая вплоть до Восточной Балтики, т.е. более 6 тыс. км! Но на этой неохватной территории поражало также удивительно малое число самих металлических предметов: их не более шести сотен! Однако именно так вспыхнули первые признаки зарождения другой великой металлургической провинции, которую мы именуем Восточноазиатской. По сравнению с Евразийской она отличалась несравненно более сложной структурой. В археологии восточная «волна» известна как «сейминско-турбинский транскультурный феномен» (по названию двух знаменитых могильников — Сейма и Турбина). Воинственные популяции стремительно продвигались на запал параллельно, но севернее встречного потока абашево-синташтинских племен, — уже по преимуществу в южной полосе лесной евразийской зоны. Крайне любопытно, но 35—40 столетий спустя именно этим путем, но уже на восток продвигаться немногочисленные казачьи отряды — эти беспокойные и трудно поддающиеся дисциплине подданные Российского государства. Однако во второй половине 2-го тысячелетия до н.э. кочевые скотоводы Восточноазиатской провинции резко меняют ориентацию своих агрессивных устремлений. Отныне их взгляды нацелены в основном на юго-восток {рис.7), туда, где возникли богатейшие очаги культуры древнего китайского государственного образования, именуемого Шан (Инь), центры которою преимущественно связаны с бассейном Хуанхэ. Степняки, культуру которых археологи именуют карасукской, наследуют многие формы оружия предшествующего сейминско-турбинского феномена, отливая прежде всего так называемые однолезвийные коленчатые ножи с фигурными рукоятями (рис.6). Именно эти формы оружия, а скорее всего, их подражания распространяются по всей территории, подвластной правителям династии Шан. С этого времени, по всей видимости, и берет свое начало великое противостояние степных воинов-скотоводов древним и средневековым китайским цивилизациям. Рис.7. Важнейшие направления воздействия культурных объединений северо-западных (саяно-алтайских) центров Восточноазиатской металлургической провинции в финале сложения евразийсого степного пояса. Финал Мы уже вспоминали о «звездном часе» степных скотоводов — о Чингизовых походах и едва не молниеносном формировании недолговечной евразийской империи Чингизидов. Ведь курултай монгольских племен поднял Чингиз-хана на белом войлоке в 1206г. Однако уже в 1241г., т.е. всего через 35 лет, монгольские летучие отряды сокрушали всех противников на поистине необозримых пространствах — от Тихого океана вплоть до Адриатики. Эти молниеносные завоевания охватили воистину гигантские пространства — до 30 млн. км2! Правда, довольно скоро начали постепенно проглядывать и черты заката степного феномена. Как это ни удивительно, но самые сокрушительные удары степнякам нанес тот народ, что испытал один из самых тяжелых уронов от их нашествий — русские. Вспомним при этом, однако, что их большая или меньшая зависимость от степных воинов ощущалась еще долго. Ведь Российское государство выплачивало дань крымским татарам вплоть до времен Петра Великого. Однако энергичный прорыв на восток — за Урал — российских казачьих отрядов начинается с 80-х годов XVI в., уже вскоре после сокрушения Иваном Грозным Казанского ханства. Этот рывок хорошо известен в нашей литературе, и он связан, конечно, с легендарным для российской истории именем Ермака. Всего шесть десятилетий потребовалось казакам, чтобы после этого похода достигнуть восточной оконечности Евразийского континента: Семен Дежнев обогнул этот мыс по будущему Берингову проливу, отделявшему Старый Свет от Нового, в 1648 г. Так Россия постепенно овладевала и осваивала тот таежный тыл «степного пояса», который, как можно думать, степным скотоводам казался вечным и незыблемым. Новая и нависавшая с севера могучая сила постепенно и неуклонно давила степняков. Сопротивление их, однако, было весьма долгим и отчаянным. Первоначально смяли западный фланг «пояса», именовавшийся в русской традиции «дикой степью». Акция эта, как известно, восславила фаворита Екатерины Великой князя Потемкина Таврического. Гораздо позднее удалось усмирить центральную часть «пояса» — Казахстан и Среднюю Азию. Так, в 1820 г., т.е. спустя девять десятилетий после включения младшего жуза казахов в состав Российской империи, столичные власти организовали посольство в Бухару через Оренбург. «Так как нам предстояло пересечь необъятные степи, посещаемые только кочевыми ордами, правительство снабдило нас конвоем из двух сотен казаков и двухсот пехотинцев, к которым затем присоединились двадцать пять всадников-башкир. Мы взяли с собою 2 артиллерийских орудия», — писал тогда статистик посольства Е.Мейендорф [5]. Однако после ликвидации во второй половине XIX в. независимости среднеазиатских эмиратов со «степным поясом» и в этой части Азии было покончено. В конце 2-го тысячелетия только в аридных монгольских степях и необъятных пустынях Гоби можно было наблюдать остатки этих кочевых и полукочевых скотоводов... Е.Н. Черных. Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования. - Природа. 2008. №3. с.34–43 http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx
Ять: Ять пишет: В последние шесть тысячелетий, т.е. вплоть до нового времени или же до XVIII и даже XIX вв., евразийский пояс степных культур являлся, без сомнения, одним из самых поразительных феноменов в истории народов этого континента. …Ведя Жртвы о Комонiе Бiеле i ызыдощьша одь крае СедьемРецштя о горе Iрштя i Загъгрiа обентьщя вiек I такова понехщьша iде на ДвоеРiеще i ръзбiяе о тоi комоньствем своiемы i теще до земiе Сiрштiе i тамо ста i пождiе Iдьща горыма влкiма i снiезiема i леды а отеще до стенпы i тамо бендещь со стадiе своi I Скуфе бя се прьва Праве одрщена Оце нашiе ПраОце дрьжящя Она ве прiе влiцеiе i сылы даеть отрщете врзе Небожедь iдьшя о прiе теiе до горiа Карпеньстiе i тамо рiаще о щелы ПентыКнiезы i грдi i селы огнiщьсте i трзi влiкеа i потiестнены бяще о Годiе коя се бущiе до зходжiна Сунiе i отуде iдь до Сунiе до Нiепра рiка I ясьмо тамо Кые оутврждень грд iаке обытеваце слвне рдi iне I тамо сен оселещесе i огнiще твряе Дубу i Сънпоу якевь есе Сврг ПраЩоурь наше I се крать налiезе на не врг новь о сзе сще iжь крве слвнех пiяiщь I се рате сва устрмi Кые на не I зряiщi ве Сврзе вое тоя Перуньштевое iжде се врьгоща на не i потрщяе сылу iее i до ньге ртсрще покажете заде оньа I се племено онезьва налiезе iно на не i сiещя бя влка опхiждено бя до послiедь I нашiе рате зряiе то рiекста I Бзе нашiе жденоуть врзе нашiе Ведя Жертвы Коня Белого (царская ашвамедха) и изшедша (ызыдощьша) из края Семиречья, у гор Ирийских и Загорья обитая век. И, таковые оставив (понехщьша), пошли на Двуречье, и разбили тех конницей (комоньствем) своей и двинулись (теще) в землю Сирийскую, и там стали (ста) и подождали (пождiе). Шли (iдьща) горами великими, и снегами, и льдами, и отошли (отеще) в степь и там пребывали (бендещь) со стадами своими. И Скуфь была первой, Правью названа (одрщена). Отцы наши, Праотцы держали (дрьжящя) её (Скуфь) в войне великой, а (Правь) силы дает отогнать (отрщете) врагов. Либо шли (небожедь iдьшя) с войной той (о прiе теiе) до гор Карпатских (до горiа Карпеньстiе) и там были (рiаще -> бiаще) с пятью князьями на челе (а старенце родоу бя Щк одо Iрiан - из Дощ.5а), и градами и селами огнищанскими, и торжищами великими (i грдi i селы огнiщьсте i трзi влiкеа). И потеснены (потiестнены) были Готами, которые находились к закату солнца (до зходжiна Сунiе - на западе) и оттуда пошли к солнцу (до Сунiе), к Непре (Днепру) реке. И взяли мы (ясьмо) там Киев, укрепленный город (оутврждень грд - на месте будущего Белояр Брода-Киева), в котором обитали славные роды иные (iаке обытеваце слвне рдi iне). И там-то поселились (оселещесе). И Огнище творили Дубу и Снопу, который есть Сварог - Пращур наш. И вот раз (i се крать) напал (налiезе) на них враг новый, со злой сечей (о сзе сще), который кровь Славных пил (крве слвнех пiяiщь). И вот рати свои устремил (устрмi) Кий на них. И видели (зряiщi) во Сварге воинов тех Перуновых, которые налетали (врьгоща) на них и побивали (потрщяе - потрошили?) силу их, и до гола (до ньге) разметали (ртсрще), показывая зады их (покажете заде оньа). И вот племя то (онезьва?) напало как-то (iно?) на них, и сеча была великая (сiещя бя влка), и перебито (опхiждено?) было (их) до последнего. И наши рати, видя (зряiе) то, говорили (рiекста): И боги наши гонят врагов наших - I Бзе нашiе жденоуть врзе нашiе... Влескнига. Дощечка 15. Новгородская. Исходные тексты https://vk.com/doc399489626_484508072
Ять: Семиречье, Край Иньский, Семиреченские ворота …Ведя Жртвы о Комонiе Бiеле i ызыдощьша одь крае СедьемРецштя о горе Iрштя i Загъгрiа обентьщя вiек I такова понехщьша iде на ДвоеРiеще i ръзбiяе о тоi комоньствем своiемы i теще до земiе Сiрштiе i тамо ста i пождiе ...Ведя Жертвы Коня Белого (царская ашвамедха) и изшедша (ызыдощьша) из края Семиречья, у гор Ирийских и Загорья обитая век. И, таковые оставив (понехщьша), пошли на Двуречье, и разбили тех конницей (комоньствем) своей и двинулись (теще) в землю Сирийскую, и там стали (ста) и подождали (пождiе) Влескнига. Дощечка 15. Новгородская. Исходные тексты https://vk.com/doc399489626_484508072 Семиреченская область в начале XX века Семиречье (каз. Жетісу, кирг. Жети-Суу); Джетысу — казахское название Семиречья; Область расположена между озёрами Балхаш на севере, Сасыколь и Алаколь на северо-востоке, хребтом Джунгарский Алатау на юго-востоке, хребтами Северного Тянь-Шаня на юге. Джунгарский Алатау, Джетысуйский Алатау, Семиреченский Алатау (каз. Жетісу Алатау). В восточной части гор находятся Джунгарские ворота, которые издревле использовались как транспортный путь кочевыми народами Центральной Азии и Казахстана. Через ворота проходил Великий Шёлковый путь, в начале XIII века Чингисхан использовал его для завоевания Средней Азии. *** Е.Н. Черных. Кочевой мир Евразии: структура и динамика развития «Трехслойный пирог» и стратегии жизнеобеспечения Домены культур номадов в Евразии: Степной пояс и Аравия. Красным пунктиром обозначены границы доменов, черным — символическая граница между Западом и Востоком, стрелкой показано положение Джунгарских Ворот. Исходными базами для основных видов культур стали три важнейшие геоэкологические зоны Евразии, которые при нанесении на карту напоминают своеобразный «трехслойный пирог», где слои накрывают друг друга в направлении с севера на юг. Роль северной «крышки» евразийского «пирога» играют разнообразные культуры охотников, рыболовов и собирателей бронзового века, которые во 4—2 тысячелетиях до н.э. заселяли необозримые пространства лесной и лесотундровой зон нашего материка — от Атлантики до Тихого океана. Общности номадов господствовали в двух зонах, расположенных южнее и служивших доменами пастушеских культур. Крупнейшим из этих доменов был Великий Степной пояс, протянувшийся на 8 тыс. км от северозападного Причерноморья и устья Дуная до Маньчжурии и Желтого моря [1]. По своей геоэкологии пояс был неоднороден: к северу степь постепенно переходила в лесостепь, а с юга к ней (также без четких границ) подступали полупустыни и пустыни. Другим, изолированным от Степного пояса доменом кочевых культур был Аравийский полуостров вместе с соседствующими с ним сирийскими засушливыми степями и полупустынями. Степной пояс выглядел своеобразным разделителем между северной «крышкой пирога» и его базой. И если северные, отделявшие Степной пояс от лесной зоны, границы выглядели весьма расплывчато, то его южная граница с третьим и самым обширным из намеченных доменов — с миром оседлых земледельцев — представлялась несравненно более четкой. Ее линию в основном определяли хребты могучих горных образований АльпийскоГималайской антиклинали, как ее именуют геологи. Гигантский домен оседлых земледельцев накрывал всю южную половину Евразии, и от обоих северных соседей его отличал гораздо более пестрый калейдоскоп неоднозначных по облику и характеру рассеянных в нем культур... Джунгарские Ворота. Два основных прохода между Алтаем и ТяньШанем: долина верховьев Иртыша и озер Алаколь и Эби-Нур Запад и Восток Реалии гигантского мира нашего континента диктуют нам необходимость предложить еще один разрез нашего «трехслойного пирога». Кроме горизонтального членения материка, которое обнажает порядок расположения культур различных моделей жизнеобеспечения, Евразия может быть разделена и по вертикали. Ломаная линия этого среза, следующая от приполярных областей близ устья Енисея вплоть до субтропиков и тропиков Индии, делит материк на две фактически равные по площади половины: Запад и Восток. Геоэкологические отличия здесь, казалось бы, отходят на второй план, но один из особо ярких признаков такого деления следует упомянуть: речь пойдет о так называемых Джунгарских Воротах. Протягивающийся с запада на восток Степной пояс здесь оказывается буквально сдавленным с севера и юга горными хребтами Алтая и ТяньШаня; он сужается едва ли не до предела и напоминает шлюз или пограничный барьер между обеими половинами континента. Джунгарские Ворота приобретают особое значение, когда речь идет о массовых миграциях кочевых народов. Основой же деления Евразии на Запад и Восток служат теперь не геоэкологические признаки, но атрибуты совершенно иного характера. На первый план выходят прежде всего три ключевых различия между обеими половинами материка [3]: антропологические (деление на европеоидную и монголоидную семьи народов), лингвистические (различие в важнейших языковых группах) и идеологические (принципиальное несходство трех западных авраамических религий с восточными идеологическими системами — буддизмом, даосизмом и конфуцианством). Такое членение Евразии на Запад и Восток резко противоречит распространенному в европейской и американской литературе мнению о границе между двумя этими частями. Чаще всего таким рубежом считают Левант или Палестину, именуя эти регионы Ближним Востоком. За ним следует Средний Восток — Иран и Афганистан. Дальний же Восток — это Китай и сопряженные с ним страны — Япония, Корея и др. Подобный взгляд резонно именовать европоцентристским, поскольку и по сей день его сторонники усматривают грань между Востоком и Западом в «водоразделе» между блоком христианских европейских государств и противостоящих им государств мусульманских (напомним, что ислам и христианство — это две родственные, одного корня авраамические религии)... Е.Н. Черных. Кочевой мир Евразии: структура и динамика развития. «Природа» №9, 2014 с.48-59 http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx «Слоеный пирог» доменов трех моделей культур К старту Эпохи Раннего Металла, или же к V тыс. до н.э., вполне ощутимо стали проявляться стабильные черты устойчивого порядка в распределении экономических моделей по широтному признаку. К концу III тыс. до н.э. полотно основных технологически сходных блоков культур Евразийского мира по вертикали «Север — Юг» приобрело окончательный вид: сформировалась базовая конструкция мегаструктуры всего материка. С этого времени картина широтного технологического расслоения Евразийских сообществ сохранила свои важнейшие черты вплоть до рубежа Нового Времени, или же в течение последующих четырех тысячелетий. История формирования вертикали «Север — Юг» чрезвычайно интересна и важна, и мы обязательно будем очень часто возвращаться к некоторым ее ключевым сюжетам. Поэтому следует более подробно ознакомиться с основными конструктивными деталями намеченной вертикали. Сложившаяся геоэкологическая структура и послужила тем фундаментом, на котором к финалу III тыс. до н.э. на всем неохватном пространстве Евразийского материка сформировались три важнейшие, устойчивые по своей конструкции, но несходные между собой модели жизнеобеспечения евразийских археологических общностей: 1) охотники, рыболовы и собиратели, 2) мобильные — кочевые или полукочевые — скотоводы и 3) оседлые земледельцы. На приводимой карте (рис. 2.1) хорошо видны порядок и расположение трех указанных суб-миров или же доменов Евразийского континента. «Покрывало пирога» - суровый и холодный северный мир охотников-рыболовов и собирателей. База «пирога» — знойный и разноликий мир оседлых земледельцев. Оба домена протянулись многотысячекилометровыми полосами с запада на восток — от Атлантики вплоть до морей Тихоокеанского бассейна. «Верхний» и «нижний» миры весьма четко и, пожалуй, даже непроходимо отчленяя друг от друга растянувшийся на долгие восемь тысяч километров домен мобильных скотоводов. Исключение в таком строгом разделении изолированных «слоев пирога» составлял, пожалуй, лишь западный фланг континента, или же европейский регион, где в Восточной Прибалтике и на самом юге Скандинавии земледельческие народы входили в непосредственный контакт со своими соседями — охотниками, рыболовами и собирателями (с.30-31) Геоэкология Степного Пояса Тотальная протяженность Степного Пояса Евразии близка восьми тысячам километров. Его общий территориальный охват достигает также восьми, но уже миллионов квадратных километров (рис. 2.2). Базовыми чертами СП служат прежде всего ландшафтно-экологические признаки: 1) отсутствие или же явно подчиненная доля лесного покрова при полном господстве покрова травянистого; 2) континентальный или даже резко континентальный аридный (засушливый) климат с жарким летом и морозной зимою; 3) простирание по умеренным широтам Евразийского материка. Понятие Степного Пояса должно восприниматься как относительно условное: по существу перед нами весьма сложный геоэкологический феномен. Важнейшей причиной принятого здесь наименования послужило то, что протяженная степная полоса в этом Поясе занимает центральную, как бы осевую, линию. Сама степь на всем необъятном широтном протяжении предстает перед наблюдателем в облике весьма и весьма разнообразном. Такой вывод вполне очевиден не только в процессе сопоставления основных элементов растительного покрова, но, пожалуй, различия бросаются в глаза еще более выпукло даже при простом наблюдении за геоморфологическими особенностями различных регионов. Степь может открывать себя либо в виде абсолютно плоской равнины, подобной, скажем, пейзажам Северного Прикаспия, либо в облике степи горной, характерной, например, для огромного монгольского ареала. По всей видимости, именно эта разноликость и явилась причиной неожиданного множества определений — вроде как степь причерноморская, прикаспийская, южноуральская, алтайская и многие другие. С севера к собственно степи в большинстве регионов примыкает обширная полоса лесостепей. Уже из самого определения следует, что в лесостепи заметно нарастает доля древесного покрова. Проводить же между степью и лесостепью отчетливо выраженную и четко маркированную границу практически нереально, — эта грань крайне туманна и весьма неопределенна. Аналогичный вывод следует и в отношении южных приграничных полос Степного Пояса. Здесь в ряде регионов — от Северного Каспия вплоть до восточного фланга всей полосы — к степи подступают полупустыни и пустыни. Границы между степью и полупустыней также выглядят крайне размытыми и неясными. Столь же расплывчаты и туманны критерии различий между полупустыней и пустыней. Контуры основных ареалов охвата Степного Пояса «правильными» очертаниям и отнюдь не отличаются. Даже беглый взгляд на карты (рис. 2.1; 2.2) позволяет различить в самом Поясе две явные «половины» — западную (или западноевразийскую) и восточную (или восточноевразийскую). Граница между ними выражена весьма четко и вряд ли может быть подвергнута сомнению: это знаменитые Джунгарские ворота. Они отражаются на карте (рис. 2.3) в виде резко суженного перехвата, своеобразного «гирла» (об этих воротах более детальная речь пойдет несколько ниже). Рис. 2.3. Джунгарские ворота и два основных прохода между Алтаем и Тарбагатаем (долина Иртыша), между Тарбагатаем и Джунгарским Алатау (Алаколь и Эби-нур). Космическая съемка (Над Землей: 86) Е.Н. Черных. Культуры номадов в мегаструктуре Евразийского мира. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2013. 368с. https://vk.com/doc12780981_524308324
Ять: Второе тысячелетие до н.э.: кардинальные перемены в евразийской степи ...Система Балкано-Карпатской провинции безвозвратно распалась в самом начале IV тыс. до н.э. На смену ей пришла Циркумпонтийская МП (ЦМП). С ее формированием вся гигантская сеть культурно-производственных связей в Евразии приобрела совершенно иной характер. ЦМП покрывала уже гораздо более обширные территории. В раннем бронзовом веке (РБВ) ее пространственный охват равнялся 4.8-5.0 млн. км. Территориальное расширение в среднем бронзовом веке (СБВ) привело к еще более внушительным показателям: 5.6-5.8 млн. км2 (рис. 1). Рис. 1. Границы Циркумпонтийской металлургической провинции в периоды РБВ и СБВ, а также культуры лесной зоны за рамками провинции: 1 - Волосово-Юртик-Гарино; 2 - Суртанды-Кысыкуль; 3 - фенно-скандинавские. Е.Н. Черных, Л.И. Авилова, Л.Б. Орловская, С.В. Кузьминых. Металлургия в циркумпонтийском ареале: от единства к распаду. - Российская археология. 2002. № 1, с.5-23 https://www.archaeolog.ru/media/books_sov_archaeology/2002_book01.pdf IV и III тыс. до н.э. в Евразии доминировала, по существу, единственная и уже по этой причине — центральная система взаимосвязанных горнометаллургических и металлургических центров: то была Циркумпонтийская металлургическая провинция, и мы достаточно подробно о ней рассказывали. Во II тыс. до н.э. ситуация резко меняется, и число подобного рода сложных и разветвленных систем достигло на этом континенте, по меньшей мере, семи. Причем каждая из возникших провинций в тот период оказалась четко сопряженной с обеими — западной и восточной — частями Евразийского континента. Рис. 13.1. Металлургические провинции II тыс. до н.э. 1 — Европейская, 2 — Евразийская, 3 — Восточноазиатская степная, 4 — Кавказская, 5 — Ирано-Анатолийская, 6 — Древнекитайская, 7 — Индокитайская. Знаками вопроса помечены территории с неопределенным отношением металлической продукции к той или иной провинции К западной половине относились четыре провинции, представлявшие собой безусловные и поздние «клоны» распавшейся ЦМП. Речь идет об Европейской, Кавказской, Ирано-Анатолийской и, наконец, наиболее важной для нашей темы Евразийской (ЕАМП) провинциях. Наследие ЦМП хорошо проявлялось в целом ряде наиболее характерных форм металлургического производства всех этих объединений. На пространствах восточной половины Евразии можно было различать три уже совершенно независимо возникших новообразования: Восточноазиатскую степную (ВСМП), Древнекитайскую и, наконец, Индокитайскую металлургические провинции (рис. 13.1). О каких-либо признаках циркумпонтийского наследия здесь говорить невозможно. Для темы нашей книги самым существенным явилось то, что вся огромная по своей широтной протяженности территория Степного пояса оказалась к этому времени под властью металлоносных культур скотоводческой модели. И при этом опять же обязательно мы должны упомянуть о весьма четкой зависимости географических контуров металлургических провинций от геоэкологических ареалов и зон. Так, система производящих очагов и культур Евразийской металлургической провинции полностью накрывала западную половину Степного пояса. А ее соседка — Восточноазиатская степная провинция — охватывала, главным образом, пространства другой половины пояса, к востоку от знаменитого Джунгарского водораздела обеих частей евразийского материка (рис. 13.1). Евразийская металлургическая провинция: перемены в характере культур Из всех провинций западно-евразийского блока именно на Евразийской ярче и полнее всего отразилось наследие ЦМП. Максимальный пространственный охват ЕАМП в период стабилизации ее центров достигал огромных значений — до 7 или даже 8 млн. кв. км. Занимая всю западную половину Степного пояса, продукция евразийских очагов широко распространялась в основном уже по немалой площади лесных культур, примыкавшей к степному домену с севера. Именно в этом направлении и наблюдался основной территориальный прирост провинции. Распространение основных моделей металлургии ЕАМП по северным лесным ареалам оказалось во многом обусловлено тем, что со второго тысячелетия принципиально изменилась ориентация генерального направления культурно-технологических связей для всего блока производственных очагов степных культур. Вспомним, что в предшествующее время, то есть в период господства ЦМП, скотоводческие культуры (к примеру, майкопская) самым тесным — пусть весьма сложным и противоречивым — образом были связаны именно с южными оседло-земледельческими культурами. По крайней мере, именно с юга они получали тогда основную долю металла. Напомним также, что для ЦМП на протяжении фактически двух тысячелетий (IV и III) было характерно параллельное существование двух главнейших зон общностей: южной — оседло-земледельческой и северной — скотоводческой. Со второго тысячелетия блоки этих культур предстают уже изолированными друг от друга, а разделительная грань между прежними тесно взаимосвязанными ареалами проступает весьма отчетливо. Основные культурно-технологические импульсы из степных производственных очагов отныне были устремлены на север, в таежно-лесную зону Евразии. Другой кардинальной сопряженной с формированием ЕАМП переменой стала фактическая утрата степными культурами статуса кочевых. С самого начала II тыс. до н.э. гораздо более точным для обозначения характера скотоводческих культур этих народов будет, пожалуй, служить термин полукочевые или же полуоседлые. Отражение произошедших перемен заключалось в том, что к этому периоду относятся следы многих тысяч оставленных скотоводами поселков. Остатки этих становищ весьма отличны от мощных и порой огромных стационарных селищ оседлых земледельцев. В сравнении с ними у скотоводческих культур так называемые «культурные» слои поселений невыразительны: они редко превышают 30—40 см, а насыщенность «культурных» напластований бытовыми остатками, и прежде всего наиболее представительными из них — обломками глиняной посуды, кажется незначительной. Поселки пастухов малы, и их площадь очень редко превышает 1—2 гектара. На фоне земледельческих глинобитных домов (вспомним хотя бы трипольские, см. главу 9) или же каменных сооружений эпохи прото-металла убогими кажутся здесь и останки обиталищ скотоводов. Археологическая реконструкция большей части жилищ на поселках говорит об их невеликих размерах. Зачастую скотоводы обитали в простых полуземлянках, либо же пол их наземных жилищ оказывался слегка углубленным в почву. Стены подобных сооружений по большей части толщиной не отличались и зачастую напоминали плетень. Все эти признаки, как правило, сопутствуют становищам сезонного характера, и примеры таковых нетрудно сыскать в среде народов, хорошо изученных современной этнографией. Основная жизнь в подобного рода поселках протекала, конечно же, в зимние периоды, когда скот не мог свободно передвигаться по заснеженным просторам степи и пастухи оказывались привязанными к определенному месту. Летом же, наоборот, селища пустели, на них чаще всего оставались лишь старики с малыми детьми. Все остальное активное пастушеское население передвигалось со своими стадами по степным или же лесостепных просторам в поисках лучших пастбищ. К зиме люди могли возвращаться к своим прежним становищам либо устраивать свои нехитрые жилища на новых местах. Подобную модель жизнеобеспечения у пастушеских народов зачастую определяют как «мобильное скотоводство». Сколько-нибудь заметных следов занятия земледелием в слоях этих поселков обнаружить не удалось. Домашние животные — крупный и мелкий рогатый скот — по-прежнему оставались основой жизнеобеспечения пастушеских народов. Чрезвычайно сильные перемены отразились на той стороне жизни скотоводов, которой они по давней традиции придавали исключительное значение, то есть на погребальном обряде. Теперь эти культуры мы не можем относить к категориям курганных, столь характерных для сообществ номадов двух предшествующих тысячелетий. Курганы еще кое-где сохраняются, особенно на ранней фазе становления ЕАМП, однако уже тогда эти погребальные холмы утрачивают свой величественный облик. Надмогильные насыпи невелики, и их трудно ставить в один ряд с теми, что являли собой своеобразное лицо культурного феномена собственно «курганных» сообществ. На более поздних фазах провинции признаки курганов исчезают едва ли не совершенно, а их кладбища приобретают тот характер, который археологи определяют термином «грунтовые могильники»; на такого рода некрополях перекрывающие захоронения искусственные насыпи отсутствуют совершенно... Евразийская провинция: начало формирования Рис. 13.2. Ареал абашево-синташтинской археологической общности был вытянут в широтном направлении почти на три тысячи километров Ранний период или же стадия формирования обширнейшей системы ЕАМП, согласно радиоуглеродной хронологии, должен датироваться в пределах приблизительно пятисот лет: от 22/21 до 18/17 веков до н.э. В этот отрезок времени из пределов бассейна Дона и Средней Волги начали свое быстрое продвижение на восток, за Урал, скотоводы северной, лесостепной полосы Степного пояса, потомки недавно господствовавших здесь культур в рамках ЦМП. По Абашевскому некрополю — первому, раскопанному здесь более 80 лет назад — археологи именуют эту культуру абашевской. Ее носители довольно быстро преодолели невысокие хребты Южного Урала, и зауральский клон слегка видоизмененной по ходу продвижения абашевской культуры получил наименование синташтинской. Абашево-синташтинские скотоводы продолжили свой рывок на восток, и уже последний, самый восточный вариант этой общности стали называть петровским (опять-таки по названию одного из селищ). Общая площадь данного блока родственных культур, осуществивших продвижение с запада на восток достигала примерно 1—1,2 млн. кв. км и была вытянута довольно узкой лентой по северной полосе Степного пояса (рис. 13.2). Те черты степных культур второго тысячелетия, о которых мы говорили в предшествующем разделе, оказались присущими также и абашево-синташтинской общности, причем в достаточно полной мере. При этом были не лишены интереса также некоторые отклонения. Например, в бассейне Среднего Поволжья в начале 60-х годов археологи раскопали один из курганов (сам курган получил название Пепкинский), под которым в одной длинной и узкой яме находились останки 28 молодых мужчин (рис. 13.3). Рис. 13.3. Пепкинский курган абашевской культуры. Довольно беспорядочный склад костей, оставшихся в обширной могиле от 28 погибших и захороненных здесь молодых мужчин Надмогильная курганная насыпь в сравнении с гигантскими сооружениями предшествующих эпох ничего примечательного собой не представляла. Однако одновременное погребение целого весьма значительного по численности отряда явно убитых молодых людей встретилось впервые. Среди них находился и кузнец-литейщик, профессию которого определили по лежавшей рядом глиняной форме для отливки боевого медного топора (рис. 13.4). Рис. 13.4. Медные и бронзовые орудия и оружие, а также глиняная литейная форма отливки топора из погребений и поселений абашево-синташтинской общности. Формы изделий четко выдают их исходные корни в очагах Циркумпонтийской металлургической провинции Другими заметными памятниками, отложившими свой яркий отпечаток на облик абашево-синташтинских культур, явились расположенные в Южном Зауралье, рядом друг с другом, Синташтинские могильник и поселение (по ним, кстати, и стали именовать зауральский вариант древностей данной общности). Расположение примерно двух десятков жилых построек на упомянутом селище напоминало правильный полукруг. Прижатый к берегу небольшой степной речушки поселок с одной стороны окружал невысокий земляной вал. Примечательной по своим формам и элементам декора оказалась также керамическая посуда абашево-синташтинской общности (рис. 13.5). Рис. 13.5. Образцы глиняной посуды в комплексах абашево-синташтинской археологической общности Пожалуй, намного более интересным оказался обнаруженный неподалеку одноименный могильник. Кладбище привлекло пристальное внимание археологов прежде всего тем, что в могильных сооружениях человеческие останки сопровождались захоронениями лошадей с элементами конской узды. Здесь увидели также детали повозок или же боевых колесниц (следы их колес — правда, не вполне ясные — были замечены в некоторых могильных ямах). Пожалуй, в относительно богатых материалах Синташтинского некрополя удалось обнаружить, по существу, первые явные свидетельства развитого коневодства и знания колесного транспорта. Металл абашево-синташтинской общности несет на себе отчетливые признаки дальнейшего развития стандартов ЦМП. В этой коллекции много топоров и ножей, формы которых явно указывают на свои циркумпонтийские прототипы (рис. 13.4). Горняки и металлурги западного варианта всей общности ориентировались на рудные богатства Приуралья с их медистыми песчаниками. После пересечения южноуральских хребтов, уже на восточных склонах Урала им удалось открыть иные богатые рудные источники. То были знаменитые ныне медно-мышьяковое месторождение Таш-Казган и медно-серебряное — Никольское, располагавшиеся буквально в километре друг от друга (рис. 13.6). Благодаря своеобразию химического состава ташказганской и никольской меди, ее удалось довольно надежно отличать от металла иных рудных источников. По существу эта медь приобрела роль знаковой для всего этого блока культур, а ее доля среди всей коллекции металлических орудий и украшений оказалась весьма значительной. Любопытно также, что при существенном росте числа абашево-синташтинских поселений, металл из некрополей резко доминировал. Следует, конечно же, упомянуть здесь еще об одном чрезвычайно важном явлении, сопровождавшем процесс формирования Евразийской провинции и придававшем ему весьма специфическую окраску. На всем широтном протяжении ареала абашево-синташтинской общности, протянувшемся почти на три тысячи километров, ее носителям при продвижении на восток пришлось постоянно сталкиваться с агрессивными и весьма мобильными группами, устремленными уже в противоположном направлении — с востока на запад. В этом заключалась особая и необычайно яркая страница истории взаимоотношений различных скотоводческих общностей Евразии. Однако мы поведем об этом рассказ позднее, когда станем знакомиться с восточными культурно-технологическими системами Степного пояса (с.244-252) Е.Н. Черных. Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур. 2009. 624с. https://vk.com/doc259491187_493390323 https://www.litres.ru/evgeniy-chernyh/stepnoy-poyas-evrazii-fenomen-kochevyh-kultur/chitat-onlayn/ Культуры ранней фазы Евразийской провинции С.В. Кузьминых, А.Д. Дегтярева. Поздний бронзовый век. Археология: Учебник (Под редакцией академика РАН В.Л. Янина). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. с.219-270 https://arheologija.ru/pozdniy-bronzovyiy-vek/
Ять: Ять пишет: Семиречье, Край Иньский, Семиреченские ворота Зарождение реальной металлургии приходится, конечно же, на время династии Шан. Причем самые яркие коллекции бронз мы находим в погребальных комплексах поздней стадии самого государства. Этап этот чаще всего обозначается как Иньский, а берет свое начало в наименовании тогдашней столицы государства Шан — Иньсюй, древно-сти которой сосредоточены в пределах нынешнего города Аньян. Иньсюй («иньский холм») существовал примерно с 1300 по 1027 гг. до н. э. Даты эти установлены историками и лингвистами на базе письменных иероглифиче-ских источников, которых к концу II тысячелетия накопилась уже изрядная масса. Рис. 15.25. Некрополь Иньсюй. Могила принцессы или же любимой императорской наложни-цы Фу Хао. Огромная коллекция из сакральных бронзовых сосудов, ларей, оружия. Их общий вес достигает полутора тонн. По верхним кра-ям погребальной камеры расположены скелеты умерщвленных слуг этой сановной дамы Даже беглый взгляд на бли-стательные бронзовые изделия эпохи Шан не может не удивлять и не восхищать. Накопленные огромные коллекции великолеп-ных бронз вновь заставляют нас обращаться к столь часто всплы-вающей на страницах настоящей книги теории технологических взрывов. Основная часть известного ныне металла была сосре-доточена в огромных могиль-ных сооружениях высшей и, без сомнения, царской знати Шан. В Китае порой далеко за пределами Иньсюй было также обнаружено немалое число великолепных бронзовых изделий сакрального характера, датируемых тем же временем. Они могли быть обнаружены как бы случайно и вне каких-либо комплексов; однако почти наверняка эти предметы должны были быть также связаны с разрушенными или частично разграбленными усыпальницами столь же высокого ранга... Рис. 15.26. Сакральные бронзовые сосуды, ларь, фигурки людей и фантастических животных. Все эти великолепные отливки найдены по преимуществу в бассейне Желтой реки (Хуанхэ) и относятся ко времени династии Шан [Formation] Рис. 15.27. Некрополь Иньсюй, экспозиция музея в Аньяне. Сакральные бронзовые сосуды и маска человеческого лика из различных царских погребальных комплексов этого кладбища см Древнекитайская металлургическая провинция (с.306-316) Е.Н. Черных. Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур. 2009. 624с. https://vk.com/doc259491187_493390323
Ять: Возникновение металлургии Как человечество вышло из каменного века? Почему первый расцвет металлургии произошёл на Балканах, а вовсе не в районе Плодородного полумесяца? От поставок с каких рудников зависели цивилизации Египта и Месопотамии? Как торговля металлами связала огромные территории Евразии? https://www.youtube.com/watch?time_continue=3&v=XWGkTlO5p_4&feature=emb_logo Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов» с заведующим Лабораторией естественнонаучных методов Института археологии Российской академии наук, доктором исторических наук, членом-корреспондентом Российской академии наук Евгением Черных. Михаил Родин: Сегодня мы будем говорить о металлургии. Это большая и важная тема, которую мы попытаемся осветить за час. Когда мы говорим про бронзовый век, энеолит и возникновение металлургии, мы сразу представляем южные красоты Египта, Месопотамии, то есть «основных» цивилизаций. И нам кажется, что весь свет цивилизации пошел оттуда. Но современная наука накопила достаточно большое количество знаний, и последние несколько десятилетий археология говорит нам о том, что не все так просто: первые центры металлургии располагались совсем не там. Евгений Николаевич, с чего начнем – с того, где на самом деле залегает медь? Евгений Черных: Если мы будем говорить об этом, мы уйдем в совершенно другую тему. Давайте лучше о том, когда возникла металлургия. Нужно сказать, что до этого была еще эпоха протометалла, и мы начнем с нее. То, о чем вы сказали – все происходит из Египта, Месопотамии, это так называемый ex oriente lux, в переводе буквально «свет с востока». Я хочу объяснить это более подробно. Лет 60–70 тому назад это была доминирующая теория: происхождение всех культурных новинок мы приписывали этим «колыбелям цивилизации». А потом археология изменилась. В нее стали внедряться самые разнообразные методы, и начало выходить, что та же Месопотамия зависела от кого-то. Это вовсе не значит, что я принижаю ее заслуги и достижения, они были – но не в этой области. Почему нас интересует металл – потому что это костяк нашей современной мировой цивилизации. Поэтому давайте начнем с самого начала. Первый металл появился в 9–10 тысячелетиях до нашей эры, и появился он близко к Месопотамии, но не в Месопотамии, а в верховьях Тигра и Евфрата, в Анатолии – как раз там, где залегают рудные месторождения. И получилось очень странно – пять тысячелетий шло развитие металла, но его особо не было видно: это были небольшие изделия, не очень выразительные. Когда мы стали, наконец, заниматься этим металлом, то выяснили, что это вовсе не металлургическое производство. Михаил Родин: Тут надо отметить, что в этот момент как раз на пике своего расцвета был неолит, и люди очень хорошо умели обращаться с камнем, обрабатывать его, и им, как они думали, больше ничего и не нужно было. А металл был мягкий, никто не знал, как его обрабатывать. Евгений Черных: Но для них он был интересен. Скажем, в некоторых местах, в той же Анатолии, где я проводил раскопки, были интереснейшие руины. И там я задавал вопрос любителям – а какое это время? Они говорили что это, увы, римское время; то есть ошибка составляла примерно десять тысяч лет. Там все умели, но металла не было. И вот, представьте себе, что на этом самом Востоке пять тысяч лет пользуются вот этими самородными металлами, умеют с ними обращаться, нагревать их, расковывать и так далее… но это была не металлургия. Михаил Родин: Потому что из них делали, по большей части, только мелкие побрякушки. Евгений Черных: Побрякушки и другие аморфные предметы, обычно небольшие, потому что самородки редко бывают крупными. Случаются самородки весом до двух тонн, конечно, но от них еще нужно было суметь отделить часть, а это было непросто. И получается очень странная картинка: пять тысяч лет они ничего не могут сделать, а в это время появляется блистательная керамика. Взрыв произойдет, но совсем в другом месте – на Балканах и в Карпатах, там, где течет Средний и Нижний Дунай. Взрыв был фантастичным, буквально с нуля там учатся отливать огромные тяжелые предметы, в том числе золотые. И именно там обозначается то, с чем мы потом будем все время сталкиваться – загадка того, как же они сразу дошли до такого уровня. Пять тысяч лет ничего не происходило, и вдруг ни с того с сего происходит мощный рывок. Я говорю об этом так уверенно, потому что сам там работал – есть такой полиметаллический рудник Айбунар (Аи Бунар), но мы не знаем, как они его нашли и как научились извлекать из него руду и выплавлять ее. Это большой вопрос. Но это произошло почти моментально – правда, с нашей точки зрения. На самом деле это был все-таки достаточно длительный процесс, просто археология как бы сжимает время. Но научились действительно быстро: буквально в течение двух-трех сотен лет. Теперь все построено на радиоуглеродных технологиях, поэтому мы все довольно четко себе представляем. И вот первая загадка, которую мы с трудом объясняем. Мы не знаем тех литейных форм, в которых они отливали предметы; в других местах они нам известны, а здесь – нет. Михаил Родин: Я читал, что вы делали предположения по этому поводу: это были или земляные, или восковые формы, то есть такие, которые не сохраняются. Евгений Черных: Да, вероятно, формы состояли из каких-то подобных материалов, либо уничтожались: во всяком случае, они не сохранились. Обычно формы делались из камня, глины, и дальше мы это видим; а для этого времени мы не знаем о них ничего. Еще одна загадка – это возникновение огромной провинции, площадью около 2 000 000 квадратных километров: длинный «язык» от Адриатики и до Южного Урала, то есть Северное Причерноморье. Здесь получалось так: с одной стороны жили люди, которых мы называем оседлыми земледельцами, у них есть керамика… и вот там появляются те самые степняки, которые уже, по-видимому, оседлали коня. Именно поэтому с ними было очень трудно бороться – кроме того, что они были воинственными, теперь они стали еще и очень подвижными. И у нас встает вопрос, как туда попадает металл. Почему я так уверен в том, что этот металл попадает туда: мы делали анализ и могли заключить, что это металл из того самого рудника. Михаил Родин: То есть в Болгарии был рудник Айбунар, а по всему свету мы находим металлические предметы, созданные именно из руды этого месторождения: нам дает это понять анализ самой руды. Евгений Черных: Да, именно так. Это очень интересно, потому что таким образом мы выходим на уровень социальных систем. Получается, что формируется международное разделение труда; одни производят металл, другие его потребляют. Это 5-е тысячелетие до новой эры, то есть приблизительно 6 500 лет от наших дней, возможно, 7 000 лет. Михаил Родин: А эту металлургическую провинцию можно описать? Что это были за изделия, как они делались, насколько важными в жизни общества они были? Балкано-Карпатская металлургическая провинция Евгений Черных: Сейчас они прекрасно изучены: когда стало понятно, что теория о происхождении металлургии с Востока ошибочна, все бросились изучать эту провинцию. Изучение привело к тому, что мы многое знаем о самой технологии, но все-таки не знаем, где эти литейные формы. И, скорее всего, мы их не найдем. Обычная археологическая технология такова: с одной стороны, мы делаем анализы, с другой – смотрим на формы; скажем так, устоялась такая типолого-формальная модель. С ее помощью мы можем точно очертить территорию, где производились эти предметы. Михаил Родин: То есть мы видим форму орудия, видим то, как она меняется с течением времени, смотрим на то, как эти орудия распространяются по пространству, и уже из этого можем делать какие-то выводы. Евгений Черных: Да, мы знаем, что в этом времени и на этом пространстве должен быть определенный набор, коллекция, модель. Когда мы выясняем, что это за модель, нам становится гораздо легче вести дальнейшие исследования. Михаил Родин: А что это конкретно за предметы? Топоры, тесла, ножи? Евгений Черных: Да, и прежде всего – топоры. Михаил Родин: Как они выглядели? Каких размеров и форм были? Евгений Черных: Обычно это топоры длиной 20–30 см, но находятся и грандиозные тяжелые экземпляры длиной до полуметра. Именно из-за таких предметов археологи и удивляются – где и как они были отлиты, и почему не сохранились те самые формы. Еще интересный момент: металл становится именно символом. Как мы это определяем? Мы находим погребения, украшенные медью и золотом; если это так, то это означает, что перед нами персона, которую нужно уважать. То есть в определенный символ металл превращается уже в 5-ом тысячелетии до нашей эры. Когда человек умирал, считали, что он путешествует по загробному миру, и его нужно чем-то снабдить; именно тогда появляется иерархия металлов – золото и уже после него медь. Позднее между ними добавилось серебро, и в этом виде иерархия дошла до наших дней. Михаил Родин: Причем в то время на золото не скупились: насколько мне известно, Варненский Некрополь был буквально засыпан золотыми украшениями. Евгений Черных: Да, более того – там даже есть золотой «презерватив» на соответствующем месте. Я это хорошо знаю, потому что сам участвовал в исследовании Варненского Некрополя. Он дал нам чрезвычайно интересные сведения, но также и множество загадок: еще одна – почему исчезла эта металлургическая провинция. Раньше, когда мы считали, что все пришло с Востока, развитие отрасти казалось очень плавным и естественным; с открытием этой провинции мы поняли, что не все так гладко и ясно. Да и саму провинцию датировали примерно 2-ым тысячелетием – только потом выяснилось, что датируется она 5-ым. И вопрос о том, куда делась эта культура, стоит до сих пор; пока мы не можем на него ответить. Михаил Родин: Но мы можем высказывать предположения: например, о том, что пришли те же самые кочевники и смели ее. Евгений Черных: Там вопрос стоит сложнее, на самом деле… и вот, проходит эпоха этой культуры, и происходит своеобразный «взрыв» металлургии, уже на территории Леванта, Анатолии, Кавказа и Закавказья. Все это называется Циркумпонтийская металлургическая провинция. Михаил Родин: Давайте я попробую резюмировать то, что мы сказали, и обозначить еще раз временные и географические границы. Сначала у нас проходит эпоха протометалла, когда медь используется очень слабо и не играет существенной роли в хозяйстве, и длится этот период примерно с 10-го по 5-е тысячелетие до нашей эры. Затем возникает первый металлургический «взрыв» в районе Балкан – там, где располагается современная Болгария и северобалканские страны; металлургическая провинция, которую мы описали, торгует своими изделиями по довольно большому ареалу, затем угасает. И новый взрыв мы наблюдаем на территории современных Турции и Кавказа. Евгений Черных: Да – теперь, наконец, уже почти там, где исследователи и ожидали этого. Но эта культура совершенно не похожа на культуру Балкано-Карпатской металлургической провинции. Михаил Родин: То есть там до всего «дошли» сами? Евгений Черных: Да, никаких связей между ними абсолютно нет. Сначала исследователи выделяют так называемую протоциркумпонтийскую металлургическую провинцию. Почему протоциркумпонтийскую, потому что изначально она охватывает только Кавказ и зону с юго-востока Черного Моря (Понт Эвксинский). Здесь тоже есть свои загадки. Примерно 92–93 % металла, который производили на югах, сосредоточено в прикубанских курганах на севере. А на самом севере никакого производства нет, за исключением одного случая – городища Арслантепе на юго-востоке Турции. Там во дворце обвалилась одна из стен и похоронила довольно большой арсенал с оружием, который впоследствии и был найден. Откуда оно взялось: в 4-м тысячелетии до нашей эры там появляются всадники (сами по себе они ничего не производят, но много чего имеют за счет того, что берут дань), которые строят там захоронение по типу как раз прикубанских могильников. Они находят огромный тридцатиметровый курган и оставляют там множество металлических изделий – в том числе серебро, которое на этом этапе уже появляется. То есть знаковым для нас становится именно тот момент, когда человека, особенно важного, нужно похоронить, как подобает, и в его захоронение начинают включать предметы из драгоценных металлов. Михаил Родин: Получается, эта Циркумпонтийская провинция функционировала так: на юге (в Анатолии и на Кавказе) умели выплавлять металл и активно им пользовались, туда с севера периодически вторгаются кочевники, которые отнимали у них металлические предметы и захоранивали в своих курганах – по своим религиозным соображениям. Поэтому на севере мы видим большое количество таких артефактов, а на юге, где люди просто пользовались ими в быту и не снабжали ими покойников, их практически не находим. Циркумпонтийская металлургическая провинция Евгений Черных: Именно. А когда и на юге ввиду смены идеологии начинают включать металлические предметы в захоронения, начинается не протоциркумпонтийская, а уже Циркумпонтийская провинция, которая окружает Черное Море – Понт Эвксинский. И тогда на территории Балкано-Карпатской металлургической провинции появляются новые литейные формы – не те, что там были раньше; там начинается совершенно новая металлургия. Михаил Родин: И эта новая металлургическая культура широко распространяется. Евгений Черных: Да – теперь она охватывает до 5 000 000 квадратных километров. Эта культура достаточно четко делится на две части: южная производит металл, северная – нет, потому что рудников там нет. Но разница тут уже совершенно другая – примерно 80 % металлических изделий мы находим на юге, преимущественно в могилах, из-за новой идеологии. И на севере мы тоже находим артефакты, но они попадают туда не путем грабежей, а через торговлю, потому что никаких нападений мы не фиксируем. Михаил Родин: Если мы говорим уже про 3-е тысячелетие, то это многое объясняет: начинается время расцвета Месопотамии, Египта, культуры строительства пирамид (это XXVIII век до нашей эры). Государства, которые осваивают металлургию – это уже сильные государства, к ним нельзя просто приехать для захвата каких-то материальных ценностей. Евгений Черных: Здесь еще серьезным фактором становится смена идеологии: погребение в тех же пирамидах требовало большого количества металлических изделий – раньше такого не было. То есть в реальности тот самый ex oriente lux приходит позже. Михаил Родин: Осознавали ли сами носители этих цивилизаций то, насколько важным стало умение обращаться с металлом? Евгений Черных: Сложно сказать, как это оценивали те же египтяне, а вот уже про времена расцвета греческой цивилизации мы можем судить смело – у нас сохранились слова поэта Гесиода. Он жил примерно в VII–VIII вв. до нашей эры – точнее, к сожалению, неизвестно. Я говорил, что иерархия металлов, возникшая еще при Балкано-Карпатской металлургической провинции, дошла до наших дней – а понятно это было уже грекам. Тут можно привести, собственно, слова самого Гесиода: «Создали прежде всего поколенье золотое Вечно живущие боги, владельцы жилищ олимпийских. Был еще Крон-Повелитель в то время владыкою неба. Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою, Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили. А умирали, как будто объятые сном. Недостаток Был им ни в чем не известен…» Но вот случилось нечто, и… «После того поколенье другое, значительно хуже, Из серебра сотворили великие боги Олимпа. Было не схоже оно с золотым ни обличьем, ни мыслью. Сотню годов возрастал человек неразумным ребенком, Дома близ матери доброй забавами детскими тешась. А наконец возмужавши и зрелости полной достигнув, Жили лишь малое время, на беды себя обрекая Собственной глупостью: ибо от гордости дикой не в силах Были они воздержаться, бессмертным служить не желали, Не приносили и жертв на святых алтарях олимпийцам, Как по обычаю людям положено. Их под землею Зевс-Громовержец сокрыл, негодуя, что почести люди Не воздавали блаженным богам, на Олимпе живущим… <…> Третье родитель Кронид поколенье людей говорящих Медное создал, ни в чем с поколеньем не сходное прежним, С копьями. Были те люди страшны и могучи. Любили Грозное дело Арея, насильщину. Хлеба не ели. Крепче железа был дух их могучий. Никто приближаться К ним не решался: великою силой они обладали, И необорные руки росли на плечах многомощных. Были из меди доспехи у них и из меди жилища, Медью работы свершали: никто о железе не ведал. Сила ужасная собственных рук принесла им погибель. В затхлую область они леденящего душу Аида Все низошли безымянно; и, как ни страшны они были, Черная смерть их взяла и лишила сияния солнца…» Но вот четвертое поколение создал Кронион. «На многодарной земле, справедливее прежних и лучше, Славных героев божественный род. Называют их люди Полубогами: они на земле обитали пред нами. Грозная их погубила война и ужасная битва…» Здесь имеется в виду Троянская битва. Дальше он начинает стенать: «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться. Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя И от несчастья. Заботы тяжелые боги дадут им. [Все же ко всем этим бедам примешены будут и блага. Зевс поколенье людей говорящих погубит и это, После того как на свет они станут рождаться седыми.] Дети с отцами, с детьми их отцы сговориться не смогут…» Вот так интересно представлялась иерархия металлов: золото – это рай, затем век серебряный – так себе, а медный еще хуже. Теперь железо – Гесиод жил в переломный период и переход к железному веку, и я охотно верю, что это было тяжело: в этот момент в Евразии абсолютно во всех культурах начинает меняться картина. Каждому поколению Гесиод дает определенную этическую оценку; спустя шесть-семь веков после него римский поэт и философ Тит Лукреций Кар пытается тоже оценить эту триаду материалов и веков: «Ныне тебе я расскажу, как открыта природа железа. Прежде служили оружием руки могучие, когти, Зубы, каменья, обломки ветвей от деревьев и пламя, После того как последнее стало людям известно. После того была найдена медь и порода железа. Все-таки в употребление вошла прежде медь, чем железо, Так как была она мягче, притом изобильней гораздо…» Тут он, конечно, насчет изобилия ошибся. «Медным орудием почва пахалась, и медь приводила Битву в смятение, тяжкие раны везде рассевая. Скот и поля похищались при помощи меди, легко ведь Все безоружно, голое повиновалось оружию. Начали мало-помалу мечи из железа коваться, Вид же оружья из меди в людях возбуждать сталь презренье. В это же время и землю возделывать стали железом, И при войне с неизвестным исходом равнять свои силы». Собственно, так и произошла революция – но нужно было, чтобы прошло еще две тысячи лет, чтобы датчанин Томпсон «придумал» вот ту триаду, которой мы пользуемся. Михаил Родин: Тем не менее, к этому был уже близок и Тит Лукреций Кар: он дал вполне современное представление. Евгений Черных: Да. И, в принципе, когда мы говорим, что вся наша культура пошла оттуда, мы не ошибаемся. В современности единственные, кто пользовался в качестве символа именно железом – это гитлеровские нацисты (речь идет о награде «Железный крест»). Михаил Родин: Насколько я знаю, в Месопотамии во время бронзового века уже делались украшения из железа. Евгений Черных: Да, железо знали, но выплавлять его не умели, и это было немного другое явление. И вот у нас получается такая картина: металл – это, прежде всего, технологическое развитие, но в не меньшей степени это воздействие на социальную структуру (выделение кланов: горняков, металлургов, кузнецов, литейщиков). Здесь интересны африканские параллели. Африка – это место рождения человечества; оно вышло именно оттуда и затем заселило Евразию и другие континенты. После этого Африка практически не развивалась, или развивалась очень медленно; намного динамичнее развивалась Евразия. И, когда португальцы, испанцы и англичане достигли африканских берегов, они нашли, что металла здесь не знают. Более того – тот, кто умеет обращаться с металлом, тот, фактически, царь. Но одновременно с этим в параллельных же культурах человек, связанный профессией с металлом – горняк или металлург – неприкасаемый. К нему нельзя прикасаться, с ним нельзя общаться. То есть в разных культурах было совершенно разное отношение к людям этой профессии. И мы начинаем дешифровку своих моделей поведения: скорее всего, у нас дело обстояло точно так же – кто-то превозносил эту отрасль деятельности, а при ком-то ее вообще не было. Дальше начинается просто международное разделение труда: точно так же, как сейчас мы торгуем нефтью, тогда некоторые народы торговали металлами. Например, известная территория производства металлов – это Каргалы. Это гигантский металлургический центр на Южном Урале, с так называемыми медистыми песчаниками, площадью примерно 500 квадратных километров. Там находится до мелких 35 000 шахт – если бы не аэрофотосъемка, мы бы просто их все никогда не нашли. Открытие этого пространства произошло в 4-ом тысячелетии до нашей эры; кто и как его открыл – мы не знаем, хотя на исследования этого места мы потратили более десяти лет. Михаил Родин: То есть осталось непонятным, как горняки того времени определили, что именно здесь нужно копать. Евгений Черных: Да. Согласно старой идее можно было бы предположить, что пришли люди с юга и научили их это делать, но теперь мы знаем, что эта теория несостоятельна. После открытия этого центра было долгое затишье, а во 2-ом тысячелетии до нашей эры там происходит такой «взрыв», подъем отрасли – металл, который добывается в Каргалах, распространяется на территории до 1 000 000 квадратных километров, до верховьев Днепра. Теперь о том, что брали взамен. Мы раскапывали небольшие поселения горняков, и в одном поселении, размером буквально в 1 000 квадратных метров, извлекли 2 500 000 костей животных: 50 000 коров и примерно 20 000 баранов. То есть это говорит о том, что шел регулярный, в течение нескольких сотен лет, обмен: сами они скотоводством не занимались. Здесь появляется четкое основание говорить о том, что произошло международное разделение труда. Что интересно: на запад и на восток из вот этого южноуральского поселения отправляют совершенно разные металлы. Михаил Родин: Получается, что время от времени возникают разные рудники, каждый из которых обеспечивает свою зону. Они разделены во времени и пространстве; какой-то новый рудник открывается, и вся цивилизация черпает оттуда материал. Евгений Черных: Да, и эти связи, которые появляются вместе с таким разделением, они очень важны. Затем эта культура снова исчезает, и появляется только вместе с русскими – а это уже примерно XVIII век. Причем русские вообще не умели выплавлять металл, и нужно было их этому научить. Российская Империя не была никак связана с металлургией и горным делом, потому что она располагалась на безрудных районах. И, чтобы научиться этому, нужно было приглашать мастеров – но, когда это все-таки произошло, происходит очередной «взрыв». Железо железом, но медь никуда не делась, ее тоже можно и нужно было обрабатывать – и Каргалы возрождаются. Существуют разные месторождения, но такого больше не существует. Михаил Родин: В одной из статей вы писали, что мастера, которые пришли в Каргалы при Петре, восхищались тем, как были разработаны эти рудники, при том, что время разработки этих рудников они полагали как ордынское – они даже не представляли себе, насколько это действительно древнее месторождение. Евгений Черных: И свою модель разработки они строили по той, которая была более трех тысяч лет назад. А уже после того, как прекратились эти разработки, приходят профессиональные археологи. Михаил Родин: А можете описать вот этот мир бронзового века, про который мы говорим? Начиная с 3-го тысячелетия и до 1-го тысячелетия до нашей эры; нам представляется, что люди жили очень разрозненно, но медь и бронза должны были связывать всех, так как месторождения их встречаются очень редко. Как общались между собой цивилизации степей, Месопотамия, Египет? Евгений Черных: Да, эти культуры были связаны между собой. Мы говорили о понятии металлургической провинции, но что это такое? Это система взаимосвязанных между собой очагов горного дела и металлообработки. Например, вы живете в безрудной зоне, и вы хотите пользоваться привозным металлом; это решается или налетами, или обменной торговлей. В какой-то момент возникает такая огромная структура – модель, которая живет сама по себе в течение, положим, двух тысяч лет. Затем она разрушается. Если нас интересует, как происходит бронзовый век в Евразии, то мы должны снова обратить внимание на Циркумпонтийскую провинцию. После ее разрушения возникает восемь небольших металлургических провинций – от Тихого Океана до Атлантики: европейская, западноазиатская, восточноазиатская, китайская и так далее. И здесь возникает два «мира»: Восток и Запад; граница идет примерно по Енисею, между Алтаем и Тянь-Шанем, уходит в Тибет и затем к Инду. Эти два мира – абсолютно разные, почти ничем не связанные, за исключением взаимопроникновений через Джунгарские Ворота неподалеку от Синьдзяня. И здесь происходит то, что мы называем сейминско-турбинский феномен – те изменения, которые охватывают погребальные захоронения во всем этом районе. Михаил Родин: Мы сейчас говорим о кочевниках, которые вторгались то с запада на восток, то наоборот, и оставляют там свои погребения – с предметами материальной культуры, сделанными из металла. Евгений Черных: Да. Затем происходит следующий «взрыв» – это скифская культура, которая охватывает весь степной пояс Евразии. Опять появляются гигантские курганы, где все погребенные сопровождаются бесчисленными золотыми украшениями – их, естественно, неоднократно грабят… Затем в какой-то момент начинает давление Восток, вплоть до империи Чингизидов. Вот такой «маятник» начинает свое движение в бронзовом веке и, по всей видимости, сейчас он его продолжает. Даже сейчас очень чувствуется эта граница между западными и восточными территориями. Когда вы проезжаете те же Джунгарские ворота (а сейчас это граница между Казахстаном и Китаем), вы четко ее ощущаете. Джунгарские ворота Михаил Родин: Насколько четким было разделение труда? Были ли племена, которые занимались исключительно металлургией, и не растили себе пищу самостоятельно? Евгений Черных: Да, такие племена случались, но они появлялись и исчезали – примерно как в этой истории про Каргалы. Поэтому наряду вот с этим «маятником» существует еще некая «пульсация»: народы, которые специализируются на металлургии, возникают и исчезают. Начинает четко прослеживаться это с Балкано-Карпатской провинции. Каргалы, конечно, были не так огромны, как эти металлургические провинции, но тенденция там была примерно такой же. https://proshloe.com/vozniknovenie-metallurgii.html
Ять: От Абашевской культуры к Андроновской Се це Парце наше вiеста медвена мече Так убо Твастере iма реще удiелятi желзвена а брате комоне яковже тещяша од Бозе до ны Дощ.6в Вот, те Праотцы (здесь Праце – ПраОтцы, а не древние Персы; ср. отрыв. Из дощ.38б: ...Наше праце шедше до земе суховасте наб наб девящень) наши знали медные мечи. Так ведь Твастер им сказал сделать железные и брать коней, которые текоша от Богов к нам. Влескнига, Жар-Птица и историческая память https://vk.com/doc399489626_498481875 Второе тысячелетие до н.э.: кардинальные перемены в евразийской степи Рис. 13.1. Металлургические провинции II тыс. до н.э. 1 — Европейская, 2 — Евразийская, 3 — Восточноазиатская степная, 4 — Кавказская, 5 — Ирано-Анатолийская, 6 — Древнекитайская, 7 — Индокитайская. Евразийская провинция: начало формирования Рис. 13.2. Ареал абашево-синташтинской археологической общности был вытянут в широтном направлении почти на три тысячи километров Ранний период или же стадия формирования обширнейшей системы ЕАМП, согласно радиоуглеродной хронологии, должен датироваться в пределах приблизительно пятисот лет: от 22/21 до 18/17 веков до н.э. В этот отрезок времени из пределов бассейна Дона и Средней Волги начали свое быстрое продвижение на восток, за Урал, скотоводы северной, лесостепной полосы Степного пояса, потомки недавно господствовавших здесь культур в рамках ЦМП. По Абашевскому некрополю — первому, раскопанному здесь более 80 лет назад — археологи именуют эту культуру абашевской. Ее носители довольно быстро преодолели невысокие хребты Южного Урала, и зауральский клон слегка видоизмененной по ходу продвижения абашевской культуры получил наименование синташтинской. Абашево-синташтинские скотоводы продолжили свой рывок на восток, и уже последний, самый восточный вариант этой общности стали называть петровским (опять-таки по названию одного из селищ). Общая площадь данного блока родственных культур, осуществивших продвижение с запада на восток достигала примерно 1—1,2 млн. кв. км и была вытянута довольно узкой лентой по северной полосе Степного пояса (рис. 13.2)... Евразийская провинция: пора стабилизации Период стабилизации ЕАМП резонно связывать с началом формирования на пространствах западной половины Степного пояса двух громадных археологических общностей. На территориях от северного Причерномо рья вплоть до Южного Урала были рассеяны могильники и поселения так называемой срубной археологической общности (с ней читатель немного знаком из разделов предыдущих глав). Ареал блока культур «срубного» типа равнялся не менее 1,5 — 1,8 млн. кв. км. К востоку от Урала до Алтая и от лесостепи Западной Сибири вплоть до пустынных предгорий Копетдага было сосредоточено множество бытовых и погребальных памятников ряда родственных культур, составлявших блок гигантской андроновской археологической общности. Ее пространственный охват был не менее 2,5 — 3 млн. кв. км. Многочисленные серии радиоуглеродных датировок указывают, что начало периода стабилизации приходится по преимуществу на вторую четверть II тыс. до н.э. Облик всех этих культур и общностей западной половины Степного пояса оказался достаточно сходным между собой. По этой причине весьма нередко археологи предпочитают даже говорить о великой срубно-андроновской общности, охватившей необозримые — до 4 и даже 4,5 млн. кв. км — пространства от Причерноморья до Алтая (а это около четырех тысяч километров в широтном простирании) и от южной кромки таежно-лесной полосы вплоть до предгорий Кавказа и пустынь Каракумы и Кызылкумы (в долготном простирании до тысячи километров на западе и до полутора тысяч на востоке). Также далеко не всегда удается вполне надежно отличать друг от друга памятники абашево-синташтинской и срубно-андроновской общностей: по ряду важнейших деталей они весьма сходны друг с другом. При этом ясно, что связанная с зарождением срубно-андроновских древностей вторая волна распространения западных культур затопила и поглотила более раннюю — абашево-синташтинскую (рис.13.7). Рис. 13.7. Период стабилизации Евразийской металлургической провинции. Желтым цветом окрашен ареал степных памятников срубно-андроновской археологической общности. Зеленым цветом обозначена зона примыкающих к ним с севера лесных культур, очень близких по своему облику степным и, видимо, во многом зависимых от последних (с.244-253) Е.Н. Черных. Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур. 2009. 624с. https://vk.com/doc259491187_493390323 Абашевская культура Карта 23. Территория абашевской культурно-исторической общности. а — 6—10 бытовых памятников, включая местонахождения абашевской керамики на поселениях; б — 2—5 бытовых памятников; в — 1 бытовой памятник; г — 6—10 курганных могильников; д — 2—5 курганных могильника; е — 1 курганный могильник; ж — одиночные курганы и могильники с единичными абашевскими курганами или захоронениями; з — бес- курганный могильник; и — единичное бескурганное захоронение; к — современная граница лесостепи по Ф. Н. Милкову; л — территория доно-волжской абашевской культуры; м — территория средневолжской абашевской культуры; н — территория уральской абашевской культуры К середине II тыс. до н. э. в лесостепной зопе Восточной Европы сложилась абашевская культурно-историческая общность преимущественно скотоводческого населения, памятники которой сейчас известны на территории от левобережья Днепра на западе (бассейны Десны и Сейма) до р. Тобол — на востоке, а хронологические пределы определяются второй — третьей четвертью II тыс. до н.э. ...В итоге на конец 70-х годов XX в. известно более 200 бытовых и более 150 курганных и бескурганных погребальных памятников (карта 23), серия так называемых кладов абашевского металла и множество единичных и случайных находок, из которых наиболее примечательны неоднократные случаи обнаружения «абашевского» металла в лесных районах не только Поволжья и Приуралья, но и далекой Карелии и Финляндии. Бытовые абашевские памятники лучше всего изучены в лесостепных районах Подонья и Южного Урала. И в то же время они почти не известны на территории распространения абашевских могильников в Среднем Поволжье. ...Это население первым в достаточно масштабном объеме начало освоение уральских месторождений меди, особенно зауральских месторождений меди Таш-Казган и Никольское с использованием медистых песчаников Приуралья, как, впрочем, и Поволжья (Сальников, 1962; Черных, 1964; 1970, с. 27 — 28, 108—111 и др.). Абашевские мастера выработали свою форму орудий труда, предметов вооружения и украшений. У абашевцев известны имевшие разное функциональное назначение пластинчатые орудия труда (ножи, серпы, скобели), свои типы вислообушных топоров: камский, по Б.Г. Тихонову (Тихонов, 1960, с. 59—62), узковислообушный, по Е.Н. Черных (Черных, 1970, с. 58, рис. 50), абашевский, по С.А. Кореневскому (Кореневский, 1973, с. 44—47, рис. 4), плоских топоров-тесел, по Б.Г. Тихонову (Тихонов, 1960, с. 66), тип удлиненных топоров-тесел с расширенной пяткой, по Е.Н. Черных (Черных, 1970, с. 62), кованых наконечников копий с разомкнутой втулкой, несколько разновидностей ножей и кинжалов и т.д. Абашевские мастера изготовляли лепестковидные бляшки-розетки, браслеты, имеющие несомкнутые, часто приостренные концы, маленькие желобчатые подвески и т.д. Для абашевцев характерно богатое украшение одежды, особенно головного убора, мелкими нашивными полукруглыми бляшками, проволочными пронизками и другими украшениями. Уровень развития скотоводства обусловил широкие возможности для использования абашевцами скота в транспортных и военных целях. Последнее в свою очередь не только способствовало распространению их на значительные территории, но и явилось одним из условий складывания огромной культурно-исторической общности. Именно у абашевцев, особенно на позднем этапе их развития, получили распространение дисковидные псалии с шипами, наиболее впечатляющими являются два сделанных из слоновой кости орнаментированных псалия из основного погребения кургана 2 Старо-Юрьевского могильника в Верхнем Подонье. Находки такого рода псалиев фиксируют первое появление в евразийской степи и лесостепи колесничного транспорта (Пряхин, 1972, с. 238; 1976 а, с. 124; Чередниченко, 1976, с.147 — 148; Смирнов, Кузьмина, 1977, с. 42 — 45, рис. 11). Сам же факт использования дисковидных псалий в упряжи колесниц нашел неоспоримое подтверждение при раскопках Синташтинского могильника в Зауралье, в погребениях которого удалось проследить и сами остатки такого рода колесниц (Генинг, 1977, с. 59, 66, рис. 3). ...Дальнейшая судьба массивов абашевского населения на основных территориях лесостепной зоны Дона, Волги и Южного Урала выясняется на основе учета и анализа выявляемой картины распространения на эти территории срубников и алакульцев. Этот процесс нашел отражение в самых разнообразных формах. Одним из его результатов было появление своего рода синкретических абашевско-срубных и абашевско-алакульских памятников, среди которых наиболее известна группа ранних погребений эпохи поздней бронзы в Покровских курганах под г. Саратовом, тезис о наличии в которых абашевского компонента становится все более очевидным (Халиков, 1976, с. 48, 49; Качалова, 1976, с. 14, 15, табл. 1). Причем при всей сложности этого процесса основная линия развития в лесостепи в это время — это линия постепенного возобладания срубных и алакульских традиций над абашевскими, завершившаяся фактическим поглощением массивов абашевского населения и включением их в срубную и алакульскую культурно-исторические общности. Особенно показательны в этом плане данные, полученные при раскопках Шиловского и первого Масловского поселений в низовьях р. Воронеж и Синташтинского поселения на юге Челябинской обл. ...Намечающимся решением вопроса о происхождении и дальнейшей судьбе абашевского населения обусловлен и подход к выяснению этноса этого населения. Отрицание генетической связи с абашевцами предшествующих по времени культур лесного Поволжья, как и отсутствие прямого наследования абашевских черт финно-угорскими культурами раннего железного века Поволжья, является серьезным аргументом в пользу отрицания и финно-угорского этноса абашевцев. В то же время определение их этноса как индоиранского становится все более очевидным (впервые такая точка зрения была высказана А. X. Халиковым). Данная трактовка этноса абашевцев получает дополнительную аргументацию в связи с новыми доводами в пользу того, что абашевцы своими историческими корнями, развитием да и дальнейшей судьбой связаны с миром массивов населения древнеямной, срубной и алакульской культурноисторических общностей, которые сейчас все более определенно рассматривают в прямой связи с проблемой ранней истории индоевропейцев, а затем и их группой индоиранских ответвлений. Абашевская культура (А.Д. Пряхин, А.Х. Халиков). Эпоха бронзы лесной полосы СССР. - Серия: Археология СССР. М.: 1987. 472с. https://arheologija.ru/abashevskaya-kultura/ Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_534130672
Ять: От Абашевской культуры к Андроновской Абашевская культура ...В истории абашевского населения есть основание выделять три периода: протоабашевский — время, предшествующее распространению этого населения в северные пределы лесостепного Среднего Поволжья и на Южный Урал (вторая четверть II тыс. до н.э.); раннеабашевский — начинается со времени расселения абашевцев в северные пределы лесостепи Среднего Поволжья и на Южный Урал и не выходит за хронологические рамки досейминского хронологического горизонта (середина II тыс. до н.э.); позднеабашевский — время начального этапа сейминского хронологического горизонта, когда абашевцы вступают в интенсивные контакты с постепенно распространяющимися в лесостепь срубниками и алакульцами (третья четверть II тыс. до н.э.) (сл. рис. а—г). Карта 23. Территория абашевской культурно-исторической общности. а — 6—10 бытовых памятников, включая местонахождения абашевской керамики на поселениях; б — 2—5 бытовых памятников; в — 1 бытовой памятник; г — 6—10 курганных могильников; д — 2—5 курганных могильника; е — 1 курганный могильник; ж — одиночные курганы и могильники с единичными абашевскими курганами или захоронениями; з — бескурганный могильник; и — единичное бескурганное захоронение; к — современная граница лесостепи по Ф.Н. Милкову; л — территория доно-волжской абашевской культуры; м — территория средневолжской абашевской культуры; н — территория уральской абашевской культуры: 1 — Немеричи; 2 — Дятьковичи; 3 — Салтановка; 4 — Успенское; 5 — Реутец; 7 — Огубь; 8 — Кухмарь; 9 — Петряиха; 10 — Земское; 11 — Подборновское; 12 — Бокино, рыбхоз «Прогресс» у Шлихтинского озера, Перикса у Красного озера, Голдым I, Черняное; 13 — Знаменка; 14 — Елизавет-Михай- ловка; 15 — Матчерка; 16 — «Трашкин Бугор»; 17 — Большие Верхи; 18 — Красный Восток; 19 — Тюзиково-Михайловское; 20 — Подборица-Щербининская; 21 — Марьевка; 22 — Усть- Уза, 23 — Алферьевка I; 24 — Барковское; 25 — Бессоновка; 26, 27 — Старое Ардатово; 28 — Яиымово; 29 — Тиханкино, Миняшкино, Паратмары, Виловатово I, Пенкино, Виловато- во II, Алгаши; 30 — Дасаево, Тхомеево, Пишкшик, Абашево, Янгильдино; Шоркино, Икково, Теби-Касы, Туаш-Касы; 31 — Криушинские дюны; 32 — Катергино, Тюрлема, Васюково, Козыльяры, Карашам; 33 — Победа I, II; 34 — Юлдуз; 35 — Великолепье, Мари-Кугунур, Студеный ключ; 36 — Туруново, Абаснур, Сретенка; Акашево, Троицкий, Колянур, Семейкино, Алеево, Прокопьевка, Тапшер; 37 — Русский Кугланур; 38 — Шинур, Сосновка, Шукшиерский, Ви льял, Нартасы; 39 — Ульяновское; 40 — Проходнянские 4—6; 41 — Сердюково; 42 — Провороть; 43 — Средняя Апочка; 44 — Валуйки; 45 — Новосимоновка; 46 — Александрия; 47 — Ильичевское; 48 — Гора Пристин; 49 — Шульгинка; 50 — Капитаново; 51 — Николаевка; 52 — Ефремов; 53 — Замарайка; 54 — Хит- ров Луг; 55 — Маховщина, по р. Воргол, по р. Ельчику, поселение у спиртзавода; 56 — Больше-Попово, Донское; 57 — Линовка, Никольское; 58 — Никольское, Тюнино, могильники в Дубовой роще и «Селище», Введенка; 59 — Конь-Колодезь; 60 — Заворонежское; 61 — Старо-Юрьево; 62 — Изосимово, Торбеевские дюны; 63 — Сокольское, Ярлуковская протока I, Каменное, Грязи, плотина Липецкого водохранилища, Верби- лово, Карамышево; 64—Грушино, Хлебное; 65 — Усмапка II; 66 — Боровое, Отрожка 1, Отрожка 2, Отрожка 3, Северо-Восточное, Придача, у Вогрэвской дамбы, Масловское 2, Первое Масловское, Волковское; 67 — Попова Дача, Частые курганы, Подклетное, ул. Громова, г. Воронеж; 68 — Чижовское 2, 4, Шиловское 1, 2, Тавровское 2, 3, Тавровское Правобережное, Левобережное, устье р. Воронежа; 69 — «Сады», Рогачевка, Степной, Левая Россошь; 70 — у Дома инвалидов, Подгорное 1, 4, Дача, Губарево; 71 — Кондрашевка, Нижняя Водуга, Дальние Солонцы, Латное; 72 — Вознесенка, Березовка, Чау- совка по р. Еманче; 73 — Чаусовка, Хохольский; 74 — Алата- ва, Масюгино, Репьевка; 75 — Костенки IV, Левобережное Костеиовское, Борщево, Нововоронежск; 76 — Богуславка, два поселения у Сасовки II, Бузенки; 77 — два поселения у Русской Тростянки, Дармодехинское, Копанище; 78 — Марки I, II; 79 — Щучье, Борщево — «Лисья поляна»; 80 — Большие Яксарки, Мосоловка, два поселения у Садового, уроч. Гнилое, уроч. Сухое Веретье, два поселения у Бродового, Анна — «Лисий Бугор», Левашовка; 81 — Старая Тойда, Анна, Козловка; 82 — Новый Курлак; 83 — Хлебородное; Старый Курлак; Черное озеро, Кушелев, Старая Тойда; Старая Тишанка, Старая Чигла, Новая Чигла; 84 — Владимировна; 85 — Копыль; 86 — Ростоши; 87 — Дерябкино; 88 — Артюшки- но; 89 — Уваровское; 90 — Алешки; 91 — Курлакино; 92 — Красный Полуостров; 93 — Ильмень; 94 — Короли; 95 — Угольный; 96 — Андрианов, Слащевка; 97 — Петровск; 98 — Аткарск; 99 — Верхняя Красавка, Нижняя Красавка; 100 — Сидоры; 101 — Базяково; 102 — II и III Новомордовские могильники; 103 — Юрманки; 104 — Торфболото II; 105 — Ишеево; 106 — Белый Ключ; 107 — Русская Бектяшка; 108 — Тарновка; 109 — Каменно-Вражский; 110 — между Ал- мазовской и Константиновной, Шабаповка, Булькунавка; 111 — Сурушское; 112 — Старое Семейкино; ИЗ — Шигонские дюны; Муранское, Комаровское, Воскресенское; 114 — Григорьевка; 115 — Точка, Красные Пески, у Глубокого озера, Осиновые ямы; 116 — Кинель-Черкассы; 117 — Никифоров- ский кордон; 118 — Виловатовские дюны, Максимовна; 119 — Утевка VI; 120 — «Грачев сад», «Кирпичные сараи»; 121 — Владимировна; 122 — Преполовекки I; 123 — Горюши, Буровка; 124 — Старая Яблонка; 125 — Дубовое; 126 — Алек- сеевский Правобережный; 127 — Максимовна, Студеновка; 128 — Максютово; 129 — Пристанное; 130 — Новолицовка; 131 — г. Энгельс; Покровские курганы; 132 — Карамыш; 133 — Скатовка; 134 — Краснополье Ровное; 135 — могильники к северо-востоку от Иловатки и к югу от Иловатки; 136 — Уса- тово; 137 — могильники к юго-западу от Бережновки, I и II Бережновский; 138 — Политотдельское; 139 — Быково I; 140 — Верхне-Зареченский; 141 — Ляпичев; 142 — Каратово, Октябрьский, Исмайлово, Старо-Какрыбашевское; 143 — Чекан; 144 — Курштирякское; 145 — Иманле; 146 — Старо-Алек- сандровка; 147 — Старо-Куручево; 148 — Новый Надир; 149 — Юмакаево; 150 — Метев-Тамак; 151 — Тюруш-тамак; 152 — Синтиш-Тамак; 153 — Князево; 154 — Ново-Биктимирово; 155 — Набережные курганы; 156 — Аитово; 157 — Ильчигу- лово, Тюбетеево; 158 — Нижне-Чуракаево; 159 — Давлеканов- ское; 160 — Чукраклы; 161 — Старые Ябалаклы; 162 — Яба- лаклы, Нижнее Хозятово; 163 — Кучумово; 164 — Романовна II, III, VIII, Ильмурзино; 165 — Ахлыстино; 166 — Новые Турбаслы; 167, 168 — Юкалекулево; 169 — III Казбуруновский; 170 — Петряево; 171 — Уршак; 172 — Сынташево (Иш- мухаметово), Елимбетово (Ембетбаево); 173 — Акбута; 174 — Береговское I, II, Озерки II; 175 — III Красногорский, Береговский; 176 — Салихово I, II, Ахмерово I, Ишеево II, Урняк; 177 — Амерово; 178 — Баланбаш; 179 — Нижний Тюкун; 180 — Сахаево; 181 — Тугаево; 182 — Устиновское; 183 — Мало-Кызыльское; 184 — селище 15 в Домбаровском районе; 185 — Новый Кумак; 186 — I Альмухаметовский; 187 — IV Тавлыкаев- ский; 188 — Русское Тангирово; 189 — Якупово; 190 — Максимовна; 191 — Кордайловка; 192 — Степное I; 193 — Син- таштинское; 194 — Первый Синташтинский, Второй Синташтинский; 195 — Алексеевское; 196 — Царев Курган на р. Тоболе; 197 — Петровка ...В итоге на конец 70-х годов XX в. известно более 200 бытовых и более 150 курганных и бескурганных погребальных памятников (карта 23), серия так называемых кладов абашевского металла и множество единичных и случайных находок, из которых наиболее примечательны неоднократные случаи обнаружения «абашевского» металла в лесных районах не только Поволжья и Приуралья, но и далекой Карелии и Финляндии. Бытовые абашевские памятники лучше всего изучены в лесостепных районах Подонья и Южного Урала. И в то же время они почти не известны на территории распространения абашевских могильников в Среднем Поволжье. ...Для абашевского населения характерен подкурганный обряд захоронения с возведением уплощенных насыпей. Отмечается наличие интервала между временем совершения захоронения и возведением насыпи. Особенностью погребального обряда этого населения было возведение кольцевых (реже прямоугольных) внемогильных сооружений, ограничивающих значительную площадь вокруг одной или нескольких могил. Иногда отмечается наличие самостоятельных прямоугольных столбовых конструкций вокруг отдельных захоронений. Для погребального обряда абашевского населения характерен в разной степени проявляющийся культ огня (сожжение наземных конструкций, ссыпание горящего угля в могилу и т. п.) и жертвоприношения животных (положение частей или шкуры с головой и ногами). Могильные ямы чаще всего вытянуто-прямоугольные, иногда имеют деревянное или каменное оформление. Умершие клались на спину с вытянутыми или приподнятыми ногами. Чаще встречается восточная и юго-восточная ориентировка умерших. Отмечено наличие расчлененных, частичных, т. е. повторных захоронений. ...В пределах абашевской культурно-исторической общности есть основание выделить отдельные абашевские культуры (карта 23). Одна из них, доно-волжская, в основном занимала лесостепные районы Подонья и смежные районы Поволжья. Рис. 61. Доно-волжская абашевская культура 1 — Подклетное, курган 6, погребение 1; 2 — Тюнино, могильник в Дубовой роще, курган 3, погребение; 2, 14, 15 — Подклетное, курган 10, погребение 4; 4, 5 — Хохольский, курган 1, погребение 1; 6, 18 — курган у Введенки, погребение 1; 7 — Тюнино; 8, 11 — курган у Введенки, погребение 2; 9 — Новый Курлак, курган 1; 10 — Латное; 12, 17 — нижняя часть заполнения жертвенного места святилища 2 Шиловского поселения; 13 — курган у Введенки, погребение 5; 16 — Левобережное поселение у плотины Для доно-волжской абашевской культуры характерно наличие дюнных (для раннего времени) и мысовых (для более позднего времени) поселений. Отмечается эволюция поселков от небольших с единичными мало углубленными в материк соединяющимися жилищами (или наземными постройками) до значительных по площади поселков с большими однокамерными постройками, имеющими тамбурную часть. Под курганами относительно редко фиксируются внемогильные конструкции. Чаще, чем на других территориях, отмечается наличие огромных могильных ям, имеющих мощные деревянные конструкции (особенно перекрытие). Для погребального обряда оказывается более характерным положение умерших на спине с вытянутыми, а не приподнятыми ногами, при вытянутых или согнутых руках. Покойники чаще ориентированы головой в северо-восточную, нежели в юго-восточную часть насыпи. Чаще, чем на других территориях, покойники в могильных ямах смещены от центра. Одной из характерных особенностей местоположения инвентаря является то, что сосуды помещаются не только в могильные ямы, но весьма часто около могилы, на их перекрытии и даже за пределами площади могил. Украшения редки, значительно чаще встречаются орудия труда и предметы вооружения. Для керамики характерен значительный процент колоколовидных горшков и баночных форм. Здесь почти не получили распространения нарядно украшенные колоколовидные чаши. Отмечается преобладание орнамента из горизонтальных прочерченных линий, ограниченных сверху и снизу боковыми вдавленнями. Совершенно не встречены известные по другим абашевским культурам такие элементы орнамента, как длинная лесенка, шахматный узор, удлиненные заполненные треугольники и т.д. В отличие от других абашевских культур здесь чаще встречаются округло-желобчатые браслеты с несомкнутыми приостренными концами. Среди украшений отсутствуют характерные для других абашевских культур лепестковидные бляшки-розетки (рис. 61). Рис. 62. Реконструкция женского головного убора средневолжских абашевцев: 1, 2 — II Виловатовский могильник, курган 11, погребение 1; 3 — II Виловатовский могильник, курган 7, погребение 11; 4, 6 — Тапшерский могильник, курган 1, погребение 1; 5 — Вильяльский могильник, курган 1, погребение 1 Средневолжская абашевская культура характеризуется наличием лишь единичных кратковременных дюнных стоянок, известных только на юге этой культуры. Для нее характерно наличие подкурганных внемогильных деревянных конструкций. Здесь наиболее значительны проявления культа огня, включая огромные кострища в площади курганов. По сравнению с другими абашевскими культурами могильные ямы здесь, как правило, имеют меньшие размеры. Почти повсеместно встречается положение умерших на спине с приподнятыми ногами, при экстраординарности одиночных захоронений с вытянутым положением костяков. Преобладает ориентировка умерших в юго-восточную часть насыпи. В погребениях особенно часто встречаются украшения, включая богато украшенный головной убор (рис. 62), и в то же время крайне редко — орудия труда и предметы вооружения. Только на этой территории отмечено наличие маленьких острореберных сосудиков с ребром у самого их основания — своего рода тюльпановидных сосудиков. Из всех абашевских культур здесь наименьшее число горшков с ребристостью в верхней части тулова и банок с массивным верхом. И в то же время здесь более всего острореберных сосудиков, колоколовидных банок и чаш без колоколовидности. Примечательно, что большие нарядно украшенные колоколовидные чаши, почти полностью отсутствующие на доно-волжской территории, в могильниках средневолжского правобережья встречаются, преимущественно в обломках, в тризнах, а в могильниках Волго-Вятского междуречья, в Кухмарском могильнике на территории Верхнего Поволжья найдены, как и в могильниках уральской абашевской культуры, и в самих могильных ямах. В украшении сосудов особенно часто встречаются округлые вдавлення. Только здесь на сосудах отмечено наличие нанесенных в шахматном порядке удлиненных треугольников, горизонтально расположенных ромбов с перекрещивающейся штриховкой. В отличие от других абашевских культур здесь преобладают округлые, треугольники и полуокруглые в сечении браслеты с несомкнутыми приостренными концами. У средневолжских абашевцев получили преимущественное распространение полукруглые полые бляшки и очковидные подвески (рис. 63). Рис. 63. Средневолжская абашевская культура 1, 3— Тауш-Касы, курган 4; 2 — Абашевский могильник; 4, 9 — Тауш-Касы, курган 1, погребение 2; 5 — Абашево, курган 9, погребение 15; 6, 11 — Абашево, курган 9, погребение 8; 7 — II Виловатовский могильник, курган 11, погребение 1 (реконструкция А. X. Халикова); 8 — Абашево, курган 6, погребение 2; 10 — Пепкинский курган, погребение 2; 12, 14, 21 — Пепкинский курган, погребение 1; 13 — Туруново, курган 2, погребение 2; 15 — Кугунур, курган 26, погребение 1; 16 — Абашево, курган 9, погребение 1; 17 — Ка- тергино, курган 2, погребение 1; 18 — Тауш-Касы, курган 4, погребение 3; 19 — Троицкий курган 2, погребение 1; 20 — Алгаши, курган 5, погребение 1 Для уральской абашевской культуры характерно наличие, как правило, небольших поселков, имевших террасное местоположение или расположенных по склонам больших мысовых участков. Для курганов наиболее характерны не свойственные другим абашевским культурам каменные внемогильные конструкции. Только здесь камень довольно широко применялся и в оформлении могильных ям. В ряде случаев отмечаются мощные костры, горевшие над могильными ямами уже после совершения захоронения. Чаще, чем на других территориях, фиксируется наличие частичных и повторных захоронений. Умершие клались на спину вытянуто или с приподнятыми ногами. Устойчивости в ориентировке умерших нет. Среди форм керамики более всего колоколовидных чаш и меньше колоколовидных горшков. Колоколовидные сосуды здесь чаще имеют значительно меньшую высоту венчика. Отличия проявляются даже в маленьких острореберных сосудиках — особенно показательно наличие прямого падения в районе шейки с внутренней стороны. В украшении сосудов намного чаще отмечается меандровый и лопастной узоры, традиция украшения их нижней части прочерченной вертикальной елочкой и т.д. На уральской территории распространены округлые в сечении браслеты с несомкнутыми притупленными концами, металлические накладки, пластинчатые бляшки. Только здесь известны многовитковые маленькие желобчатые подвески и металлические бусы. Значителен набор металлических орудий труда и предметов вооружения (рис. 64). Рис. 64. Уральская абашевская культура 1 — III Красногорский курган 9, насыпь; 2 — Береговка, курган 5, юго-западный сектор; 3, 9, 10 — могильник Метев-Тамас; 4—Юкалекулево, курган 1, погребение 2; 5—8, 11, 23 — Никифоровский могильник, погребение 2; 12 — IV Тавлыкаевский, курган 3, погребение 2; 13, 19 — Мало-Кизыльское селище; 14, 15 — Верхне-Кизыльский клад; 16 — Береговка, курган 3, насыпь; 17 — поселение Береговское 1; 18 — III Красногорский курган 9, погребение 3; 20 — Береговка, курган 6; 21 — III Красногорский курган 9, погребение 1; 22, 26 — Береговка, курган 2, погребение 3; 24 — III Красногорский курган 2, погребение 2; 25 — III Красногорский курган 2, погребение 1; 27 — III Красногорский курган 8, погребение 1 Абашевская культура (А.Д. Пряхин, А.Х. Халиков). Эпоха бронзы лесной полосы СССР. - Серия: Археология СССР. М.: 1987. 472с. https://arheologija.ru/abashevskaya-kultura/ В 1977г. А.Д. Пряхин успешно защищает докторскую диссертацию на тему «История древних скотоводов II тыс. до н.э. лесостепных районов Подонья, Поволжья и Южного Урала (абашевская культурноисторическая общность)». Защите предшествовала публикация двух монографий «Поселения абашевской общности» (1976) и «Погребальные абашевские памятники» (1977). Заключение: Изложенный материал позволяет с уверенностью говорить о том, что под понятием древностей абашевской культурно-исторической общности объединены памятники родственных массивов преимущественно скотоводческого населения эпохи бронзы, которые были распространены на огромной лесостепной территории от бассейна Донца и левых притоков Днепра на западе до Зауралья на востоке. Сейчас четко вырисовываются признаки абашевских культур — доно-волжской, средневолжской и уральской. Определились границы распространения памятников каждой из этих культур, которые уже не представляются разобщенными группами. Памятники доно-волжской абашевской культуры занимают лесо-степные районы Подонья и смежные районы Поволжья, встречаются и в степных районах; средневолжской абашевской культуры (как правило, погребальные) — северные пределы лесостепной зоны Среднего Поволжья, преимущественно лесостепное правобережье и примыкающие территории лесной зоны как Среднего, так и Верхнего Поволжья; уральской абашевской культуры — лесостепную полосу уральского географического региона, ограниченную на западе крайними левобережными районами Заволжья, а на востоке распространяющуюся до р. Тобола. Ключевые позиции в абашевской культурно-исторической общности занимала самая значительная из абашевских культур — доно-волжская. Именно на территории лесостепного Подонья и в смежных районах Поволжья прослеживаются истоки абашевских древностей и все этапы их развития. Доно-волжская абашевскаи культура развивалась на фоне взаимоотношений вначале с катакомбно-полтавкинским миром, а затем срубным. …Абашевские древности обладают радом характерных признаков. Население, ставившее их, имело много общего в уровне развития экономики и общественных отношений: преимущественно скотоводческое (нередко подвижное) хозяйство; собственная металлургия; патриархальные общественные отношения, включавшие социальное расслоение и возможное имущественное неравенство; развитие транспортных средств и колесниц. Именно абашевское население освоило отдельные месторождения меди на Урале. Оно не только создало свою металлургию, но и предопределило следующий этап — развитие металлургии в Волго-Уралье, связанное с населением срубной и алакульской культурно-исторических общностей. А.Д. Пряхин. Погребальные абашевские памятники. Воронеж. Из-во Воронежского ун-та. 1977, 168с. https://vk.com/doc-41371964_466609058 Инвентарь «элитных» позднеабашевских погребений: 1-5— керамика; 6-8 — костяные псалии; 9, 10— каменные наконечники стрел; 11 — топор; 12, 13 — наконечники копий; 14 — нож; 15 — тесло; 16 — навершие-лопаточка из кости; 17 — каменная булава; 18 — костяная пряжка (11-15— медь и бронза) Лишь на позднем этапе абашевской общности в Среднем Подонье появляются погребения с характерным воинским инвентарем, жертвоприношениями лошадей, собак, мелкого рогатого скота (Кондрашкинский, Селезни 2). По всей видимости, это могилы представителей элиты общества — вождей, жрецов и их ближайшего окружения. Они сопровождались специфическим набором знаков власти, а именно: каменными булавами, костяными навершиями-лопаточками, медными боевыми топорами, наконечниками копий, ножами-кинжалами, колесничим комплектом (костяные шитковые и дисковидные псалии, распределители ремней, пряжки от портупей). Материальная культура абашевского населения самобытна. Керамика представлена плоскодонными горшками, банками, мисками с примесью ракушки в тесте. Оригинальны колоколовидные и острореберные сосуды с геометрической орнаментацией, особенно пышной на погребальной посуде. Найдено много металлических орудий — узкообушных топоров, плоских тесел, наконечников копий с разомкнутой втулкой, двулезвийных ножей с перекрестьем и перехватом, слабо изогнутых серповидных орудий, рыболовных крюков и гарпунов. Яркий колорит культуре придают украшения из меди, серебра и биллона: браслеты, очковидные подвески из проволоки, височные подвески в 1,5 оборота, гривны, бляшки, пронизи-спирали из тонкой пластины, но прежде всего — литые нашивные бляшки-розетки — характерный этнографический признак абашевского женского костюма, в особенности головного убора. Своеобразны каменные (наконечники стрел, топоры, молотки, песты, наковальни и др.), костяные (псалии с монолитными и вставными шипами, пряжки, застежки, навершия-лопаточки, наконечники стрел и др.) и глиняные (тигли, модели колес) изделия. Система жизнеобеспечения абашевских племен опиралась на пастушеское скотоводство, металлургию и металлообработку и дополнялась другими отраслями хозяйственной деятельности: охотой, рыбной ловлей, домашними промыслами и собирательством. Прямые свидетельства о занятии земледелием (т.е. остатки культурных злаков) отсутствуют. С абашевской общностью связана деятельность донского металлообрабатывающего и южноуральского металлургического очагов. Второй из них являлся базовым и обеспечивал металлом население всей общности. Выплавка и обработка «чистой» и мышьяковой меди, а также серебра и биллонов осуществлялись в специализированных центрах (Береговский, Тюбякский и др.) в излучине р. Белой и предгорьях Урала, богатых лесами. Культуры ранней фазы Евразийской провинции Среди первого блока культур и производящих центров начала позднего бронзового века ведущая роль принадлежала абашевской культурно-исторической общности. С.В. Кузьминых, А.Д. Дегтярева. Поздний бронзовый век. Археология: Учебник (Под редакцией академика РАН В.Л. Янина). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. с.219-270 https://arheologija.ru/pozdniy-bronzovyiy-vek/ Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_534265668
Ять: Мосоловское поселение металлургов-литейщиков эпохи поздней бронзы Мосоловка, многослойное селище на правом берегу р. Битюг, в 1 км к юго-западу от совр. с. Мосоловка (Аннинский р-н Воронежской обл., Россия). Открыто в 1962 Г.И. Корнюшиным. Раскопками в 1972–74 (В.И. Сагайдак, А.Д. Пряхин), 1977–84, 1989 (А. Д. Пряхин) исследовано 11 тыс. м2. Наиболее важны материалы срубной культуры (2-й четв. – сер. 2-го тыс. до н. э.). Дома – одно- и двухкамерные полуземлянки каркасно-столбовой конструкции (до 100 м2), с двускатной крышей, входами-тамбурами, как правило с несколькими очагами. Производств. и хозяйств. сооружения – наземные или слабо углублённые, каркасно-столбовой конструкции (до 30 м2). Вне жилищ встречены много-числ. ямы-погреба и жертвенники. Уникален набор, связанный с металлообработкой: остатки медеплавильного горна; ок. 700 целых и фрагментированных глиняных литейных форм для отливки топоров, серпов-косарей, ножей-кинжалов и др.; более 300 плавильных чаш; более 350 каменных орудий труда; шлаки и ошлаковка, капли-сплески меди и т.д. Найдены орудия кожевенного (костяные тупики, струги, скребки, шилья) и прядильного (костяные спицы, глиняные пряслица) производств. М. – один из наиболее полно изученных специализир. посёлков кузнецов-литейщиков в евразийской степи и лесостепи. По материалам исследования М., с использованием экспериментов, реконструированы осн. циклы бронзолитейного производства позднего бронзового века Евразийской степной металлургической провинции. Зафиксированы также находки неолита (5–4-е тыс. до н. э.); среднедонской катакомбной культуры, воронежской культуры, абашевской культуры раннего и среднего бронзового века (кон. 3-го – нач. 2-го тыс. до н. э.); сарматских археологических культур (1–3 вв. н. э.), др.-рус. времени (13–14 вв.).https://bigenc.ru/archeology/text/2234320 Автор: И. Е. Сафонов В 1972г. Левобережным донским отрядом экспедиции Воронежского университета при раскопках Мосоловского поселения срубной культурно-исторической общности исследовано производственное помещение и получены другие свидетельства металлообработки бронзы. Предварительная их характеристика дается далее. Мосоловское (Корпюшппское) поселение расположено напротив одно именного села на мысу левого берега р. Битюг в левобережье Дона (территория Аннинского района Воронежской области). Оно обнаружено в 1962г. Г.И. Корнюшиным в обнажении берега, образовавшегося при разработке карьера. Здесь была собрана коллекция керамики срубного типа, три обломка форм для отливки топоров, два обломка форм для отливки серпов, отдельные обломки крышек плавильных чаш и бронзовая пластинка. Затем поселение было осмотрено нами в 1971г. Мыс поселения возвышается над уровнем поймы на 8—9 м. Территория мыса четко ограничена склонами в сторону р. Битюг и к ручью, впадающему в Битюг. Примерные размеры поселения 160 X 180 м. …На всей площади раскопа, включая котлован, обнаружено свыше 140 экз. обломков литейных форм и крышек. В основном они представлены обломками, часть из которых крайне фрагментарна. Из них свыше 90 обломков, а также целые или склеиваемые литейные формочки обнаружены в заполнении котлована постройки 1. Все формочки сделаны из глины, и подавляющее их большинство уже было в употреблении. Тесто формочек промешано хорошо. Видимый характер примесей в составе теста для их изготовления не отличается от состава глины для изготовления большей части посуды с поселения. Обжиг сравнительно ровный, цвет внешней поверхности желто-красный, в изломе - черный. На внутренней поверхности формочек в результате воздействия расплавленного металла заметен серовато-белый налет и характерные трещинки. Литейные формы делятся на две группы: двустворчатые и одностворчатые. Двустворчатые литейные формы служили, в основном, для отливки вислообушных топоров. Целые и обломки формочек, определенно служивших для отливки топоров, обнаружены в количестве 50 экз. (рис. 4, рис. 5.1,2). Каждая из створок таких форм представляет собой массивный прямоугольный, вытянутых пропорций глиняный брусок с несколько закругленными или прямыми углами. В обушковой части бруски шире, к лезвийной части — сужаются. Размеры и толщина глиняных створок различны в зависимости от размеров отливавшегося в них топора. Получаемые топоры имели массивный обух и длинный несколько загнутый и расширенный у основания лезвия клин. Проушины, как правило, овальной в плане формы…В целом нельзя не отметить, что все исследователи отмечают принадлежность этого типа топоров племенам срубной культурно-исторической общности. Двустворчатые формы для отливки других предметов встречены только в обломках. Одна из них служила для отливки двух округлых в сечении прутьев, другая — для отливки копий с округлой втулкой сейминского типа. Сравнительно большую серию составляют обломки односторонних форм для отливки плоских предметов — серпов, серповидных изделий, ножей, тесел и заготовок. В процессе отливки литейная форма накрывалась специально вылепленными для этих целей плоскими крышками, обломки которых также найдены (в нескольких случаях отмечено использование в качестве крышки тыльной стороны литейных форм). Крышки в отдельных случаях дополнительно подрабатывались. Так, на них формовалась нервюра для придания ребристости ножам. На крышках сбоку делались углубления для литников при отливке серпов. Иногда разными сторонами одной крышки накрывались литейные формы разнотипных предметов... А.Д. Пряхин, В.И. Сагайдак. Металлообрабатывающая мастерская на поселении срубной культуры. - Советская археология, 1975. № 2, с.176-187 https://vk.com/doc-58440231_443844427 Рис. 50. Мосоловское поселение. Плавильная чаша и глиняные литейные формы (масштабы разные) Рис. 51. Мосоловское поселение. Сосуды эпохи поздней бронзы ...Говоря о важности осмысления результатов изучения поселения, следует также иметь в виду, что это памятник неоднослойный. На территории уже прекратившего существование Мосоловского поселка металлургов-литейщиков совершается серия захоронений, достаточно четко фиксирующих хронологические рамки завершающего этапа срубных древностей. А в раннем пласте этого поселка четко фиксируется наличие позднеабашевского компонента. Кроме того, с Мосоловского поселения представлена и значительная серия свидетельств, связанных с существованием на этом месте в досрубное время стоянки воронежской культуры средней бронзы. Есть отсюда и материалы среднедонской катакомбной культуры. То есть Мосоловский поселок металлургов-литейщиков поздней бронзы оказывается стратиграфически в свите культур средней—поздней бронзы донской лесостепи, что еще более увеличивает значимость памятника для осмысления тех процессов, которые имели место в эпоху бронзы в донской лесостепи, как, впрочем, и на более широких пространствах. ...Обращается внимание на имеющиеся стратиграфические наблюдения, позволившие с определенными оговорками рассматривать существовавшее здесь поселение донской лесостепной срубной культуры в хронологических рамках между временем пребывания на этой территории небольших групп населения воронежской археологической культуры средней бронзы и временем совершения серии бескурганных захоронений финала срубного времени, когда этот поселок уже прекратил существование Само поселение датировано в пределах третьей четверти II тыс. до н.э. с возможным выходом в ХII столетие (имеющиеся с поселения радиокарбонные даты 1680 ± 40; 1530 ± 40; 1370 ±40; 1310 ± 40). Учет стратиграфических наблюдений и, главное, осуществленный В.И. Бесединым сравнительный анализ происходящих из заполнения пола полуземляночных помещений керамических серий позволили наметить в истории поселка три периода: ранний, средний и поздний, с отнесением к каждому из них конкретных помещений. Предпринята и попытка определения численности поселка на каждом из этапов его существования: ранний — сначала 40—50 человек, затем в пределах 80— 100 человек, средний — не менее 115—140 человек, а на позднем этапе — 120—150 человек. На разных этапах менялась и планировка поселка. Проведена и выполненная В.И. Бесединым реконструкция Мосоловского поселка на раннем, среднем и позднем этапах его развития (рис. 19). Анализу подвергнута происходящая с поселения керамическая серия бытового назначения, насчитывающая в пределах пяти-шести тысяч сосудов. Корреляция качественных признаков и количественных характеристик сосудов позволила предложить основанную на их форме классификацию (выделено семь разновидностей). ...Обращено внимание на наличие примерно на 60 сосудах и других изделиях из глины знаков, которые исследователями с разной степенью уверенности интерпретируются как письменность (примерно 1 % всей имеющей орнаментацию керамической серии). ...Анализу подвергнуто более 2000 происходящих с Мосоловского поселения обломков глиняных литейных форм и крыщек от них (почти 700 створок литейных форм и крышек от них). Серия включает как двухстворчатые, так и одностворчатые литейные формы. Типология их, как и типология плавильных чаш, разработана совместно с А. С. Саврасовым. Больше всего двухстворчатых однопредметных литейных форм для отливки вислообушных топоров. Примерное их число 140. Из них не менее 130 были в употреблении. Судя по негативам, отливаемые в них топоры разделены типологически на три варианта (рис. 20). Есть и части от четырех также двухстворчатых однопредметных литейных форм для отливки копий (рис. 21). Рис. 20. Литейные формы для отливки вислообушных топоров с Мосоловского поселения (См.: Пряхин А. Д. Мосоловское поселение металлургов-литейщиков эпохи поздней бронзы. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1996. Кн. 2. С. 20—21, рис. 1—2) Рис. 21. Литейные формы для отливки копий с Мосоловского поселения (См.: Пряхин А. Д. Мосоловское поселение металлургов-литейщиков эпохи поздней бронзы. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1996. Кн. 2. С. 27, рис. 7) С известными оговорками к двухстворчатым отнесены обломки' литейных форм, служивших для отливки прутиков. По числу находок двухстворчатым не уступают одностворчатые литейные формы, служившие для отливки уплощенных изделий. Они двухпредметные и трехпредметные, редко — однопредметные. Наибольшее их число связано с отливкой косарей-серпов — их примерно 108 (рис. 22). Есть разнопредметные литейных формы. Среди отливавшихся в них изделий ножи-кинжалы с намечающимся перекрестием, ланцетовидные изделия, тесловидные изделия-заготовки (рис. 23). Есть литейные формы и для отливки других изделий (рис. 24). Нет форм для отливки украшений. На поселении целой серией представлены и заготовки литейных форм. Найдены здесь глиняные модели литейных форм, а также модель кузнечного молотка. Сама же серия происходящих с Мосоловского поселения металлических предметов предельно немногочисленна. Есть и два железных изделия Многочисленна и серия плавильных чаш. Они представлены приблизительно 350 экземплярами: специально изготовленные для производственных целей (их примерно 120) и использовавшиеся для этих целей части бытовых сосудов (более 200). Специально изготовленные плавильные чаши разделены на имеющие плоское и округлое дно. Значительное внимание уделено оценке каменных орудий труда, типология которых разработана В.В. Килейниковым при участии Г.Ф. Коробковой. Трасологически выделена серия из 450 каменных орудий, из которых у 365 выявлена их функциональная принадлежность (кайлы, молоты, рудотерки и терочные плиты, песты, наковальни, кувалды, молотки, молоточки, каменные гладилкимолотки, абразивы, отбойники). Преимущественно они связаны с выполнением различного рода металлопроизводственных операций (в подавляющем числе случаев — с металлообработкой и реже — с металлургическим циклом). Много внимания уделено планиграфическому и стратиграфическому распределению связанных с металлопроизводственной деятельностью орудий труда (как по площади поселения, так и в отдельных постройках). Предпринята попытка выделения производственных помещений, площадок и мест на территории жилых помещений. Отмечается наследование литейщиками Мосоловского поселения металлопроизводственных традиций населения доно-волжской абашевской культуры. ...В заключении обращается внимание на возможность выделения связанного прежде всего с носителями срубной культурно-исторической общности Доно-Донецкого центра металлургии и металлообработки эпохи бронзы. Отмечается, что одним из показателей его своеобразия является наличие известной преемственности традиций металлообработки населения доно-волжской абашевской и донской лесостепной срубной культур... А.Д. Пряхин. Доно-донецкая лесостепь в эпоху бронзы. История изучения (В двух книгах: Воронеж, 2008. 257с. и 2010. 296с.) https://vk.com/doc536686180_527711130 https://vk.com/doc536686180_527711761 А.Д. Пряхин. (отв. ред.) Поселения срубной общности. Сборник статей. Воронеж, 1989. 200с. https://vk.com/doc-41371964_513648205 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_534387099
Ять: Абашевские щитковые (дисковидные) псалии со вставными шипами Особо следует подчеркнуть важность выделения концентрирующегося на пространствах донской лесостепи пласта военно-аристократических захоронений доно-волжской абашевской культуры, которые прежде всего связываются с ее развитым и поздним этапами. Эти древности постепенно оказываются в центре рассмотрения пласта колесничных захоронений завершающего этапа средней— начала поздней бронзы степной и лесостепной зон Восточной Европы (т.2. с.64). Оценке шитковых псалиев со вставными шипами с территории Восточной Европы посвящена и наша совместная с В.И. Бесединым статья, опубликованная в трудах Брненского университета. Сопоставление орнамента на псалиях, происходящих из комплексов доно-волжской абашевской, с микенской орнаментацией, позволило не только предполагать возможность самостоятельного появления такого рода орнаментации на абашевских памятниках, но и возможность того, что такого рода проявления возникают в Восточной Европе, возможно, раньше, чем в Микенах о чем уже раньше писали Н.Н. Чередниченко и В.В. Отрощенко. Учитывая же имеющиеся стратиграфические наблюдения по соотношению древностей среднедонской катакомбной, доно-волжской абашевской и донской лесостепной срубной культур комплексы с такого рода псалиями датировались XVII—XVI вв. до н.э. (т.1 с.229-230) А.Д. Пряхин. Доно-донецкая лесостепь в эпоху бронзы. История изучения (В двух книгах: Воронеж, 2008. 257с. и 2010. 296с.) https://vk.com/doc536686180_527711130 https://vk.com/doc536686180_527711761 Во второй четверти II тысячелетия до н.э. в Евразийской лесостепи и смежных районах степной зоны получают распространение колесницы (Генинг 1977; Чередниченко 1976; Рiggot 1983). Прямых свидетельств их использования не так уж много. К ним в первую очередь на территории Центральной и Восточной Европы относятся изображения на глиняных сосудах. Назовем два из них. Один сосуд, найденный в могиле культуры Пилинь у с. Велики Рашковцы в Словакии, содержит схематичное изображение четырех запряженных двумя лошадьми колесниц с возничими (Vizdal 1972). Другой, более раннего времени, происходит из погребения срубной общности у с. Сухая Саратовка близ г. Саратова на Нижней Волге и содержит рисунок колесницы с запряженными животными (Галкин 1977, 189, рис. 1). Остальные известные с рассматриваемой территории изображения колесниц крайне схематичны и немногочисленны. Есть и находки глиняных моделей колес, связанных именно с колесничным транспортом. Имеются ввиду модели колес с прочерченными на них радиальными лучами, имитирующими спицы, достаточно широко распространенными в Дунайском регионе, где их повышенная концентрация отмечается, в частности, в материалах мадьяровской и ветержовской культур в Словакии и Моравии (Piggot 1983, 92-93). Такого рода модели известны и в Восточной Европе, например на Мосоловском поселении металлургов-литейщиков эпохи бронзы на р. Битют в Подонье (материалы не опубликованы; хранятся в археологическом музее Воронежского университета) и на других памятниках. Но, пожалуй, наибольшее значение приобретают свидетельства связанные с конской упражью. Прежде всего это псалии. Наиболее ранний пласт такого рода изделий представлен щитковыми (дисковидными) псалиями с шипами (Оансеа 1976; Кузьмина 1980; Пряхин-Матвеев 1988, 122 — 128). Они подразделяются на изделия, шипы на которых были вставные или монолитные. В данной статье речь идет о находках псалиев со вставными шипами, происходящих с территории Восточной Европы (в статье не анализируются находки такого рода предметов с других территорий могильник Синташта в Зауралье, где также встречены псалии с монолитными шипами, псалии из Микен и Каковатоса с территории Греции и др.). Обращает внимание, что основная их часть встречена в районах распространения памятников абашевской культурно-исторической общности. Центрально-европейским читателям известна опубликованная в начале 60-х гг. в Чехословакии статья известного советского археолога П. Н. Третьякова, в которой нашло отражение имевшееся в то время представление об этом уникальном явлении в эпохе бронзы Восточной Европы (Третьяков, 1961). Ныне же под абашевскими древностями подразумевается крупная культурно-историческая общность эпохи бронзы, локализующаяся преимущественно в лесостепной зоне доно-волго-уральского региона и включающая в себя три культуры: доно-волжскую абашевскую, средневолжскую абашевскую и уральскую абашевскую (Пряхин 1976; 1977; Пряхин-Халиков 1986). Причем, ключевые позиции в этой общности занимает доно-волжская абашевская культура, основной район распространения которой это лесостепное Подонье и смежные районы Поволжья, а хронологические рамки вторая четверть-середина II тысячелетия до н.э. Именно из комплексов этой культуры как правило происходят дисковидные псалии со вставными шипами (рис. 1). Рис. 1. Карта распространения дисковидных псалиев со вставными шипами I находки псалиев или частей от них, II территория доно-волжской абашевской культуры, III территория средневолжской абашевской культуры, IV территория уральской абашевской культуры: 1 Красноселка, 2 Потапово, 3 Староюрьево, 4 Пичаево, 5 Власово, 6 Кондрашевка, 7 Богоявленка, 8 Кондрашкинский, 9 Синташта, 10 Микены, 11 Каковатос Кратко охарактеризуем эти находки: Красноселка (Куйбышевская область). Из разрушенного кургана происходит два обломка псалиев со вставными шипами (в публикации они ошибочно приведены как принадлежащие одному экземпляру: Моргунов-Порохова 1988, рис. 1). Оба они однотипны. Корпус псалиев скорее всего имел форму усеченного диска, к которому примыкала узкая планка. На корпусе располагалось большое центральное отверстие и, надо думать, три отверстия для крепления вставных шипов. На планке было несколько небольших отверстий (рис. 2:1). Оба псалия орнаментированы. По периметру внешней поверхности щитка гравировкой насечены соединяющиеся вершинами ромбы с точкой внутри. Под планкой ниже них нанесены соединяющиеся вершинами ромбы с точкой внутри. Под планкой ниже них нанесена двойная волнистая линия. Орнамент есть и вокруг центрального отверстия, где он образует лучеобразные выступы. Потапово (Куйбышевская область). В могильнике найдены псалии как со вставными так и монолитными шипами. Псалии со вставными шипами конструктивно напоминают красноселские. Большая их часть орнаментирована (материалы не опубликованы; хранятся в кабинете археологии Куйбышевского педагогического института). Староюрьево (Тамбовская область). Найдены два псалия, составлявших видимо пару (Пряхин 1972). Один сохранился полностью (рис. 2:2), другой частично. Сохранившийся целиком псалий имеет дисковидный щиток, к которому примыкает узкая планка. Кроме находившегося в центре щитка основного отверстая, в диске имеются и четыре отверстия для вставных шипов, обрамленные с внутренней стороны утолщениями-втулками. У края диска с боковой стороны утолщение с продольным отверстием. Небольшие круглые отверстия со следами сработанности есть и на планке. Внешняя поверхность щитка псалия украшена орнаментом. По краям диск украшен двумя круговыми линиями, одна из которых резной зигзаг, а вторая линия врезных треугольников к вершинам которых примыкают точечные вдавления. Вокруг центрального отверстия гравировкой нанесены обрамленные точечными вдавлениями волнистые линии, образующие так называемый каплевидный рисунок. Врезными линиями, образующими кресты с точечными вдавлениями внутри, орнаментированы торцы шипов. В орнаментации сохранившегося частично псалия есть некоторые отличия: вдавления по краю образуют равносторонние треугольники, отсутствует точечное обрамление прочерченной линии центральной композиции, внутри которой к тому же помещены небольшие круги с точками внутри. Пичаево (Тамбовская область). Исследовано подкурганное захоронение, в котором вместе с другим инвентарем встречены и щитковые псалии, два из которых удовлетворительной сохранности (рис. 2:3-4; Моисеев 1990). Первый из них имеет корпус в виде усеченного диска, к которому примыкает узкая планка с небольшими отверстиями. На щитке располагалось центральное отверстие для удил и три других, в которых закреплены вставные шипы. В боковой плоскости щитка также имелось частично нарушенное продольное отверстие. Щиток псалия и торцы шипов орнаментированы. По краю шитка нанесены две круговые линии, одна из которых образована резными соединяющимися вершинами ромбами, а вторая резным зигзагом. Под планкой вместо зигзага гравировкой нанесен узор в виде двухлопастных фигур. Аналогичный орнамент обрамляет и центральное отверстие. Торцы шипов также украшены врезными линиями, образующими крестовидные фигуры. Второй псалий, хуже сохранившийся, конструктивно близок первому, но в отличие от него имел скорее всего четыре вставных шипа и лишен орнаментации. Четко прослеживаются следы его ремонта: лопнувший щиток скреплен бронзовой скрепкой. Рис. 2. Дисковидные псалии со вставными шипами с территории Восточной Европы: 1 Красноселка; 2 Староюрьево, курган 2, погребение; 3,4 Пичаево, курган, погребение 1; 5 Кондрашевка, курган 1, погребение 5; 6 Богоявленка, курган, погребение 3; 7 Кондрашкинский курган, погребение 1. Власово (Воронежская область). В одном из погребений кургана 16 вместе с другим инвентарем найден и вставной шип от щиткового псалия (Винников-Синюк 1990, 132-133, рис. 28). Кондрашевка (Воронежская область). В одном из погребений кургана 1 обнаружены два псалия, один из которых имел только вставные шипы (рис. 2:5), а на другом наряду со вставными был и один монолитный (Пряхин-Матвеев 1988, 125). Следов орнаментации на внешней поверхности не обнаружено. Причем трудно сказать, отсутствовала ли она вообще или была утрачена из-за плохой сохранности. Богоявленка (Воронежская область). В погребении единственного раскопанного там кургана встречены один целый (рис. 2:6) и части от второго псалия со вставными шипами (Пряхин-Матвеев 1988, 125). Сохранившийся полностью псалий имеет прямоугольный щиток. В центре его большое, довольно сильно сработанное отверстие, а ближе к углам размещены четыре вставных шипа. Все отверстия с внутренней стороны окружены выпуклыми втулками. К щитку примыкает монолитная треугольная планка с шестью небольшими отверстиями. На боковой поверхности щитка есть выступ с продольным отверстием. Внешняя и боковая поверхности псалия орнаментированы. Под планкой размещены в ряд завитки спирали, образующие так называемую “бегущую" спираль. Также украшены и торцы шипов. Боковые же грани орнаментированы врезным зигзагом. От другого, скорее всего деревянного псалия, сохранились костяная втулка для центрального отверстия и два шипа. Кондрашкинский курган (Воронежская область). В погребении 1 этого кургана встречен фрагмент дисковидного псалия и вставной шип от него (рис. 2:7; Пряхин-Беседин-Левых-Матвеев 1989, 4-8). Псалий имел корпус в форме усеченного диска, к которому примыкала узкая планка. Основное, имевшее следы сработанности отверстие находилось в центре щитка. Еще два отверстия меньшего диаметра на сохранившейся части псалия предназначались для крепления шипов. У края щитка ближе к планке находилось дополнительное маленькое отверстие. Псалий орнаментирован. Вдоль планки он украшен прорезным зигзагом, ниже которого нанесен каплевидный узор. Аналогичный узор есть и вокруг центрального отверстия. На торце шипа располагались завитки спирали, окружавшие находившуюся в центре окружность с шестью лучиками и точкой внутри. Поскольку по набору инвентаря это одно из самых ярких и богатых захоронений эпохи средней бронзы в лесостепной полосе Восточной Европы, есть смысл привести комплекс найденных в захоронении предметов (рис. 3). Рис. 3. Комплекс находок из погребения 1 Кондрашкинского кургана Вместе с псалием в погребении были найдены бронзовый проушной топор, наконечник копья с кованой разомкнутой втулкой, нож, тесло, глиняный абашевский сосуд и бронзовые скрепки еще от одного деревянного сосуда, а также костяная пряжка и тлен от обложенного бронзовой пластинкой деревянного предмета сегментовидной формы (скорее всего жезла). Здесь же зафиксированы остатки лука и двадцать пять кремневых наконечников стрел. Речь в данном случае, надо думать, идет о захоронении имевшего высокий социальный статус воина-колесничего. Все перечисленные находки псалиев принадлежат достаточно крупным изделиям, которые как правило по размерам превосходят псалий с монолитными шипами. Создается впечатление, что большинство из них являлось своего рода парадными экземплярами. Их изготовление требовало высокого мастерства и больших затрат времени, что обусловило неоднократно зафиксированное стремление продлить их жизнь, включая и возможность замены шипов в случае поломки или стирания. На псалиях в центре щитка имеется одно большое отверстие для пропуска мягких удил, что отличает рассматриваемые экземпляры от находок из Греции (Каковатос и др.), где таких отверстий два (Оancea 1976, 64-65). Характерной чертой псалиев со вставными шипами является наличие примыкающей к щитку планки с расположенными в ряд несколькими малыми отверстиями, предназначавшимися для крепления наносного ремня. Весьма своеобразен способ крепления наносного ремня. Для этой цели служило продольное отверстие в боковой плоскости щитка, имеющееся по крайней мере на трех из описанных псалиев и отсутствующее на других типах дисковидных шипастых псалиев с территории Европы. В ряде случаев нашечный ремень имел иной способ крепления, для чего предназначалось небольшое, расположенное у края щитка, поперечное отверстие (Кондрашкинский и др.). Но такой способ крепления более характерен для псалиев с монолитными шипами. По форме псалии со вставными шипами делятся на две группы. Одну группу образуют изделия имеющие три шипа и усеченно-дисковидный щиток (см. рис. 2:1, 3, 5, 7). Другую группу составляют четырех-шипные псалии, щиток которых обычно имел форму полного диска (рис. 2:2, 4, 6). Что же касается способов крепления шипов в щитке на псалиях, происходящих из комплексов доно-волжской абашевской культуры, то они весьма разнообразны. Но все они имели целью не допустить выпадания шипов, что достигалось путем нарезки на вставлявшихся в щиток штифтах различного рода уступов и желобков. Яркой особенностью рассматриваемых псалиев является наличие на внешней, а иногда и на боковой поверхности щитка резного орнамента. Примечательно, что на других типах происходящих с территории Восточной Европы дисковидных шипастых псалиев орнаментация отсутствует. В украшении почти всех изделий присутствует зигзаг. Нередко он обрамлен равносторонними или удлиненными треугольниками как бы образующими бахрому. Достаточно распространен каплевидный узор, отмечена и его вариация в виде раздвоенных лопастей, напоминающая меандр (Пичаево). Зафиксирована и так называемая бегущая" спираль, а также волнообразный узор и соединяющиеся вершинами ромбы. Наличие у рассмотренных псалиев целого ряда общих признаков, отличающих их к тому же от других типов, позволяет в принципе поставить вопрос об особенностях различных типов псалиев применительно к крупным культурно-историческим образованиям эпохи бронзы. Так, совершенно не случайно, что все приведенные находки происходят из комплексов доно-волжской абашевской культуры. Особо следует сказать о хронологии дисковидных псалиев со вставными шипами. Начнем с того, что эти изделия не могут быть признаны более поздними по сравнению с дисковидными псалиями с монолитными шипами, в том числе и с их наиболее простой формой (Кузьмина 1980, 13-15). Этому противоречит тот факт, что в ряде случаев вставные и монолитные шипы есть на одном и том же изделии (Кондрашевка и др.), а в других в одном и том же захоронении одновременно находились псалии и с монолитными и со вставными шипами. Не случайно и то, что из погребений, в которых есть щитковые дисковидные псалии только с монолитными или только со вставными шипами, довольно часто происходят однотипные вещи. Все сказанное позволяет говорить, что обе категории изделий в значительной степени синхронны. Для определения абсолютной даты этих изделий важнейшее значение имеет их сопоставление с псалиями из IV шахтовой гробницы в Микенах. При этом надо иметь в виду, что до настоящего времени остается дискуссионным вопрос о хронологическом приоритете микенских или же восточноевропейских находок (Лесков 1964). Конечно же при его решении следует учитывать то обстоятельство, что колесницы, а тем самым и псалии, как часть конской упряжи, вряд ли могли появиться в гористой Греции, не имевшей к тому же развитых традиций коневодства, раньше чем в степных и лесостепных пространствах Евразии. В этой связи безусловный интерес представляет проблема так называемых микенских влияний в орнаментах эпохи бронзы Восточной Европы. В последнее время все чаще высказывается точка зрения, что такие проявления возникают в Восточной Европе едва ли не раньше, чем в Микенах (Чередниченко 1977; Отрощенко 1986). Но пока лишь в самом общем виде ставился вопрос о том, насколько правомерно вообще сопоставлять орнаментацию восточноевропейских находок с микенской. Не претендуя на решение проблемы в целом, мы сопоставили лишь орнаментацию восточноевропейских псалиев и костяных изделий, связанных с конской упражью и средствами управления лошадью, происходящих из комплексов доно-волжской абашевской культуры и в значительной степени наследующей ей срубной культурно-исторической общности с орнаментальными мотивами на псалиях из IV шахтовой гробницы Микен, как впрочем и с распространенными в микенский период орнаментами в целом (рис. 4). Рис. 4. Орнаментальные мотивы восточноевропейских псалиев и костяных изделий связанных с конской упряжью и средствами управления лошадью и их параллели в Греции микенского периода. Доно-волжская абашевская культура: 1 Богоявленка, курган, погребение 3; 2 Кондрашкинский курган, погребение 1; 3 Староюрьево, курган 2, погребение; 4 Шиловское поселение; 5 Пичаево, курган, погребение 1; 6 Радченское, курган 1, погребение 1;7 Иловатка, курган 3, погребение 2; 8 Красноселка; 9 Усатово, курган 5, погребение 8. Срубно-абашевские и срубные памятники: 10 Комарово, курган 5; 11 Кашпирское, курган 1, погребение 1; 12 Новопзвловка, курган 5 погребение 1; 13 Пасеково, курган 5, погребение 9; 14 Ильичевское поселение; 15 Юбилейное, курган 1, погребение 11; 16 поселение Усово Озеро. Культура Монтеору: 17 поселение Сарату-Монтеору; 18 поселение Ульмени; 19 поселение Кырломанешты. Микенские параллели восточноевропейских орнаментов: 20 совпадающие с восточно-европейскими орнаментальные мотивы Греции микенского периода; 21 орнаменты псалиев из IV шахтовой гробницы Микен. Обнаруживается, что при всем многообразии микенских орнаментов лишь единичные в какой-то степени совпадают с восточноевропейскими. Причем почти все они отличаются простотой или широким хронологическим и территориальным распространением. Тем самым, вполне возможно их самостоятельное возникновение на разных территориях. Как собственно микенское проявление можно было бы рассматривать орнамент в виде “бегущей" спирали. Но этот мотив был известен еще раньше на Древнем Востоке. Другие же элементы орнамента (зигзаг, бахрома, каплевидный узор и т.д.) характерны именно для населения абашевской общности, а их фактическое развитие фиксируется в абашевско-срубных древностях. То есть весьма самобытна и сама традиция украшения псалиев со вставными шипами. Сказанное не позволяет считать их производными от микенских и дает основание рассматривать время микенских находок как terminus ante quem для восточноевропейских псалиев не только с монолитными, но и со вставными шипами. Но на каком-то отрезке бытования они могут быть и синхронны. Немаловажно и то, что пласт захоронений содержащих дисковидные псалии со вставными шипами, исходя из имеющихся стратиграфических наблюдений, по соотношению комплексов средне-донской катакомбной, доно-волжской абашевской и донской лесостепной срубной культур и выявленных тенденций их развития занимает достаточно узкий отрезок времени. Изложенное выше позволяет датировать его примерно в рамках XVII-XVI вв. до н. э. А.Д. Пряхин, В.И. Беседин. Щитковые (дисковидные) псалии со вставными шипами с территории Восточной Европы...Вrnо, 1992 с.51-60 https://vk.com/doc399489626_534512588 http://docplayer.ru/28987347-Shchitkovye-dmskovidnye-psalii-so-vstavnymi-shipami-s-territorii-vostochnoy-evropy.html
Ять: Абашевские щитковые (дисковидные) псалии со вставными шипами Псалии староюрьевского типа Костяные или роговые псалии с плоским щитком и шипами на внутренней стороне являются одними из древнейших - их появление относится к рубежу III-II тысячелетий до н.э. и обусловлено необходимостью в строгой узде для управления запряженной в колесницу лошадью. Первые находки таких псалиев были в сделаны в конце XIX - начале XX вв. Они были обнаружены Г.Шлиманом в IV шахтовой гробнице Микен, а в Восточной Европе - в Трахтемирове под Киевом и в Кондрашевке под Воронежем. Их назначение долгое время оставалось неясным. Так, микенские псалии рассматривались как навершие шлема, восточоевропейские находки - как ритуальные костяные столики. Лишь в 1960-е гг. была предложена их современная оценка, но еще полтора десятилетия она оспаривалась, пока наконец такие псалии не были обнаружены in situ на черепе лошади в могильнике Синташта. На территории Евразийской лесостепи известны два основных типа щитковых псалиев с шипами: южноуральский (синташтинский) и староюрьевский. Они различаются по способу крепления с ремнями оголовья. Причем эти различия прослеживаются и в последующее время. Первый тип получил распространение на Южном Урале и в Западной Сибири, второй - в Восточной Европе. Свое название он получил находкам в кургане у с.Староюрьево Тамбовской области, исследованном в 1970 г. А.Т. Синюком Псалии староюрьевского типа представляют собой плоский щиток с вставленными в него шипами и центральным отверстием для ременных удил. К щитку примыкает широкая планка для крепления наносного ремня. Нащечный ремень крепился к боковому отверстию на щитке, чаще торцевому, реже - сделанному у края щитка в одной плоскости с отверстием для удил. Эта особенность и отличает староюрьевские псалии от синташтинских, на которых нащечный ремень крепился к планке. Другой яркой чертой псалиев староюрьевского типа является тонкий резной узор на щитке. Псалии староюрьевского типа характерны для доно-волжской абашевской культуры, поэтому позволяют проследить направления ее распространения. Позже их сменяют изделия из расколотой пополам кости (Комаровский тип), которые, однако, сохраняют ту же традицию крепления ремней оголовья. Угасает эта традиция уже в срубной культуре позднего бронзового века, когда на смену колесничным воинам приходят воины-всадники. Литература: Е.Е. Кузьмина. Еще раз о дисковидных псалиях Евразийских степей. Краткие сообщения Института археологии АН СССР, 1980.Вып.161 Е.Е. Кузьмина. Откуда пришли индоарии? М.,1994. с.163-194 А.Д Пряхин. Курганы поздней бронзы у с.Староюрьево. Советская археология, 1972(3) А.Д. Пряхин, В.И. Беседин. Конская узда периода средней бронзы в восточноевропейской лесостепи и степи. Российская археология, 1998(3) http://www.hist.vsu.ru/archmus/st_iur.html Особо следует подчеркнуть важность выделения концентрирующегося на пространствах донской лесостепи пласта военно-аристократических захоронений доно-волжской абашевской культуры, которые прежде всего связываются с ее развитым и поздним этапами. Эти древности постепенно оказываются в центре рассмотрения пласта колесничных захоронений завершающего этапа средней— начала поздней бронзы степной и лесостепной зон Восточной Европы. Совершенно не случайным оказалось и выделение связываемых именно с этим пластом захоронений щитковых псалиев с шипами староюрьевского типа (т.2. с.64). Следует выделить раскопки 1970г. под руководством А.Т. Синюка трех курганов у с. Старо-Юрьево в левобережной части верховий Лесного Воронежа на территории Тамбовской области, давших захоронения абашевской и срубной культур. В основном погребении кургана 2 наряду с обломками двух колоколовидных сосудов, бронзовым ножом-кинжалом с намечающимся перекрестием и ромбическим окончанием черенка, двумя костяными и одним кремневым наконечником стрел встречены и два массивных костяных орнаментированных щитковых псалия со вставными шипами, которые, исходя из характера сработанности центрального отверстия, были нами интерпретированы как связанные с упряжью боевых колесниц. Поскольку это наиболее тщательно изготовленные и украшенные из известных на сегодняшний день находок подобного рода, целесообразно привести их прорисовки и фотографии (рис. 34— 35). Есть смысл остановиться и на их описании. Один из псалиев (правый) сохранился полностью. В плане он дисковидной формы. Внешняя сторона залощена, оборотная — бугристая. Почти в центре диска находилось большое отверстие, которое в результате сработанности сместилось книзу и вбок. Примерно на одинаковом расстоянии от центрального отверстия есть четыре отверстия меньшего диаметра, в которые вмонтированы четыре шипа конусовидной формы. У края диска псалия с внутренней стороны есть утолщение, в котором проделано почти прямоугольное продольное отверстие, поверхности его сработаны. К верхней части диска примыкает планка с пятью отверстиями со следами потертости между ними. Внешняя поверхность диска украшена искусно выполненным врезным орнаментом. Вблизи края диска идут две параллельно расположенные линии орнаментации: внешнюю линию образует зигзаг, выполненный двумя рядами вырезанных треугольников, внутреннюю — ряд соединяющихся прочерченной линией вырезанных треугольников, обращенных вершинами к центру диска. Около вершины каждого треугольника находится по одному округлому точечному вдавлению. Украшена и внешняя поверхность всех шипов — два пересекающихся под прямым или почти прямым углом ряда двойных прямых линий с точечными вдавлениями между ними. Сохранились следы украшения внешней поверхности псалия вокруг большого центрального отверстия. Основу этой композиции составляют волнистые прочерченные линии, образующие каплевидный орнамент. Другой псалий (левый) сохранился только частично. Его особенностью является наличие небольшого округлого отверстия в верхней части самого диска, которого нет в правом псалии. Несколько иной, в сравнении с правым, характер сработанности центрального отверстия левого псалия. Псалий тоже орнаментирован. Его орнаментация близка, но не тождественна орнаментации правого. Оба псалия составляют единую пару. Впоследствии такого рода псалии были выделены в староюрьевский тип, свойственный для западных территорий абашевского мира, а точнее для пространств доно-волжской абашевской культуры. Рис. 34. Псалии из основного погребения кургана 2 Староюрьевского могильника (См.: А.Д. Пряхин. Курганы поздней бронзы у с. Староюрьево. СА. 1972(3), с.236) Рис. 35. Псалии из основного погребения кургана 2 Староюрьевского могильника Основное абашевское погребение в кургане 2 Староюрьевского могильника тогда нами было определено третьей четвертью II тыс. до н.э., с возможным сужением предлагаемой даты — середина II тыс. до н.э. (т.1. с.171-173) А.Д. Пряхин. Доно-донецкая лесостепь в эпоху бронзы. История изучения (В двух книгах: Воронеж, 2008. 257с. и 2010. 296с.) https://vk.com/doc536686180_527711130 https://vk.com/doc536686180_527711761 Рис. 3. Дисковидные костяные псалии из основного погребения кургана 2: 1—3 — правый псалий; 4 — обломки левого псалия ...Курган 2 имел высоту от уровня материка 175 см, от уровня древней дневной поверхности — 160 см, диаметр его 20 м. Стратиграфия насыпи кургана та же, что и в первом кургане. В его основании есть прослойка многим более 20 см. Четко выделяется более темная ранняя насыпь кургана, имевшая наибольшую высоту около 60 см от уровня погребенной почвы при диаметре 20 м. Вокруг этой ранней насыпи также нет слоя погребенной почвы. Под центром насыпи находилось основное захоронение в большой могильной яме, при разрушении перекрытия которой просела верхушка ранней насыпи. Размеры могильной ямы 3 X 3,7 м, стены ее почти отвесные, углы немного закруглены, глубина в материке 55 см. Яма ориентирована сторонами почти по странам света. Могильная яма в древности была перекрыта накатом из бревен (сохранился тлен от трех поперечных бревен на участках, прилегающих к западной и восточной стенам могильной ямы, и тлен от двух бревен вблизи ее юго-восточного угла). Еще два плохо сохранившихся обломка дерева находились в заполнении самого погребения. На полу могильной ямы вблизи центра западной стены прослежены вкрапления красной охры, костяк не сохранился. Весь погребальный инвентарь концентрировался вблизи северной стены погребальной ямы. В северо-восточном углу могильной ямы стоял сильно разрушенный колоколовидный горшок абашевской культуры (рис. 2,5). Вблизи был обломок от другого абашевского сосуда. Возможно, ему принадлежал венчик (рис. 2,6), встреченный в другом конце могильной ямы. Вблизи северо-западного угла лежали бронзовый нож, кремневый наконечник стрелы и обломки от дисковидного костяного псалия. Ближе к центру стены лежали два костяных наконечника стрел и еще один раздавленный дисковндный костяной псалий (рис. 2,1—4, рис. 3). ...Наиболее многочислен инвентарь основного погребения кургана 2. Уникальной находкой в погребении являются два массивных костяных орнаментированных псалия. Правый псалий сохранился полностью (рис. 3,1—3). В плане он дисковидной формы. Внешняя сторона плоская, залощена, оборотная — бугристая. Почти в центре диска находилось большое отверстие, которое в результате сработанности сместилось книзу и вбок. Примерно на одинаковом расстоянии от нейтрального отверстия есть четыре отверстия меньшего диаметра, в которые вмонтированы четыре шипа конусовидной формы. Шипы закреплены в отверстиях с помощью специально вырезанных пазов, образованных боковыми вертикальными срезами. С внутренней стороны у края диска псалия есть утолщение, в котором проделано почти прямоугольное продольное отверстие, внутренние поверхности которого сработаны. К верхней части диска псалия примыкало небольшое расширение с пятью отверстиями со следами потертости между ними. Внешняя поверхность диска псалия богато украшена искусно выполненным врезным орнаментом. Вблизи края диска идут две круговые параллельно расположенные линии орнамента. Внешнюю линию орнамента образует зигзаг, выполненный двумя рядами вырезанных треугольников, заключенных между двумя слабо намеченными прочерченными линиями. Внутренний круг орнамента составлял один ряд соединяющихся прочерченной линией вырезанных треугольников, обращенных вершинами к центру диска. Около вершины каждого треугольника находится по одному округлому точечному вдавлению. Украшена внешняя поверхность всех шипов — два пересекающихся под прямым или почти прямым углом ряда двойных прямых линий с точечными вдавлениями между ними. Сохранились следы украшения внешней поверхности псалия вокруг большого центрального отверстия. Основу этой композиции составляют волнистые прочерченные линии, образующие каплевидный орнамент. С внешней стороны прочерченная линия дублируется линией из мелких точечных вдавлений. В основании каждой из «капель» есть прочерченный треугольник с точкой внутри. Основания треугольников образуют многоугольник, обрамляющий центральное отверстие в псалии. От вершины каждого из треугольников идет прочерченная линия, заканчивающаяся в расширении «капель» округлыми или ромбическими ямками. В целом нетрудно заметить, что нанесение орнамента на псалии производилось в два приема: вначале тонкими врезными линиями были намечены контуры орнаментальной композиции, которые затем или вошли в орнаментальную композицию, или явились ориентиром для симметричного выполнения композиции рисунка в целом. Левый псалий сохранился только частично (рис. 3,4). Его особенностью является наличие небольшого округлого отверстия в верхней части самого диска, которого нет в правом псалии. Несколько иной, в сравнении с правым, характер сработанности центрального отверстия левого псалия. Нет полного тождества и в орнаментации обоих псалиев. В отличие от правого псалия, к внутреннему кругу вырезанных треугольников на левом псалии не примыкала линия точечных вдавлений. Не ограничивается рядом точечных вдавлений и волнистая прочерченная линия, образующая каплевидный орнамент вокруг центрального отверстия левого псалия. Но все эти отличия незначительные. Думается, что оба рассмотренных псалия составляют единую пару. Реконструкции древнейшей конской сбруи с территории степной и лесостепной Европы известны по литературе. Судя по расположению отверстий на староюрьевских псалиях и следам потертости, способ их использования близок описанному К.Ф. Смирновым (К.Ф. Смирнов. Археологические данные о древних всадниках Поволжско-Уральских степей. СА, 1961(1), с.50-51, рис.3). Псалии примыкали к углам рта лошади шипами внутрь. Расширение на псалии было обращено к переносице. На нем через вертикальные отверстия с помощью сухожилий или тонких ремней наглухо крепился широкий наносной ремень. Наличие среза на внешней поверхности расширения обеспечивало подгонку этого ремня под уровень орнаментированной поверхности самого диска псалия. Нельзя не отметить, что горизонтальные потертости на площади между вертикальными отверстиями расширения говорят о том, что прошив на ремне был только горизонтальным. Через большое центральное отверстие в псалии проходил конец мягких удил, скреплявшихся с внешней стороны с поводом. Сработанность в нижней части правого псалия предполагает возможность наличия подгубного ремня, располагавшегося скорее всего с внутренней стороны от псалия. Через продольное отверстие в псалии проходил единый нащечный ремень, шедший к мягким удилам с внутренней стороны от псалия, о чем говорят следы потертости на внутренней поверхности продольного отверстия. Судя по большой сработанности отверстия в сторону внешней поверхности диска, этот ремень имел еще какое-то дополнительное назначение. Но в то же время у нас возникали сомнения в том, что псалии эти использовались для верховой лошади, как предполагают исследователи. Во-первых, нельзя не заметить, что наличие мощных шипов на массивных псалиях скорее соответствовало использованию их для резкой остановки лошади и резких поворотов, нежели для дифференцированного управления верховой лошадью. Нельзя не обратить внимания на разную сработанность центрального отверстия и внешней поверхности обеих псалий. Центральное отверстие левого псалия четко сработано только в направлении тулова лошади, в то время как центральное отверстие правого псалия сработано и в сторону тулова лошади, и вниз. В сравнении с левым правый псалий имеет значительно большую потертость внешней поверхности в нижней части вокруг центрального отверстия. Эти особенности староюрьевских псалий дают основание предположить, что они использовались в упряжи боевых колесниц. Если так, то нетрудно определить, что эти псалии принадлежали лошади, находившейся в упряжке справа от дышла колесницы. Именно поэтому на правом псалии орнамент потерт значительно сильнее, чем на левом, особенно в нижней его части под центральным отверстием. Вероятно, поэтому и площадь сработанности центрального отверстия этого псалия больше. Этим же, вероятно, объясняется наличие в верхней части левого псалия небольшого сработанного внутри отверстия, в которое крепился дополнительный ремень, связанный с системой управления колесницей. Вспомним случаи обнаружения парных захоронений лошадей в отдельных курганах поздней бронзы Нижнего Поволжья (К.Ф. Смирнов. О погребениях с конями и трупосожжениях эпохи бронзы в Нижнем Поволжье. СА, XXVII, 1957, стр. 212—214), которые, возможно, также связываются с боевыми колесницами. Создается впечатление о наличии такой колесницы прежде всего у племен абашевской культуры, а не срубной или андроновской... А.Д. Пряхин. Курганы эпохи бронзы у с. Староюрьево. Советская Археология. 1972(3), с.233-243 https://vk.com/doc-23433303_125485662 ...Нет необходимости доказывать, сколь существенное значение придается ныне оценке псалиев в хронологических построениях. Дело в том, что фиксируемый факт распространения близких типов этих изделий на обширных пространствах Евразии позволяет синхронизировать различные комплексы и культуры. ...На протяжении ряда лет нами de visu изучались щитковые псалии с шипами из собраний музеев Воронежа, Тамбова, Липецка, Самары, Саратова, Екатеринбурга, Челябинска и других городов. Наиболее обстоятельному изучению подверглись находки с территории Доно-Волжского региона. А.Д. Пряхин, В.И. Беседин. Конская узда периода средней бронзы в восточноевропейской лесостепи и степи. РА. 1998(3), с.22 https://www.archaeolog.ru/media/books_sov_archaeology/1998_book03.pdf Для запряжки коней в колесницы андроновцы употребляли роговые и костяные псалии. Они делятся на три класса: щитковые; желобчатые; стержневидные. Щитковые псалии подразделяются на две группы: с шипами и без шипов. Псалии щитковые с шипами. Большое число этих псалиев найдено на памятниках петровского типа (рис. 36; 37; 39): в Приуралье — 15 разнотипных экземпляров в могильнике Синташта I [Генинг, 1975а, с. 94], 1 — в Синташта II [АО. 1975, с. 168], 1 — на поселении Кулевчи III [АО. 1979, рис. на с. 138], в Северном Казахстане на поселениях Новоникольское I (фрагмент) и Петровка II (1 и 3 заготовки) и 4 — в могильнике Берлик II, курган 10 вместе с колесницей [Зданович, Хабдуллина, 1976, с. 96; Зданович, 1983, с. 57, 63, рис. 3, 1, 2, 7, 9, 10; Зданович, 1985; 1986; 1988, с. 138-139, рис. 31, 7, 8]. Петровские псалии принадлежат к категории, распространенной в широкой зоне Евразии (карта VI). Они уже рассматривались А.М. Лесковым [1964], впервые отметившим их сходство с предметами из Микен, Б.А. Латыниным [1965], А.Д. Пряхиным [1976, с.122-124, рис. 2], К.Ф. Смирновым и Е.Е. Кузьминой [1977, с.42-43, рис. 11]. Аналогичные псалии известны и в Подунавье [Оапсеа, 1976, с.59-75; Huttel, 1978, с.65-86]. ...В Синташте и Улюбае пары коней положены вместе с колесницами, в Синташте и ряде других петровских могильников на черепах лошадей in situ сохранились псалии [Генинг, 1977, с. 66, рис. 6, 1]. Псалии вместе с парами коней найдены также в Алакуле, Нуртае и в срубном погребении Комарове, из чего следует, что жертвенные кони были предназначены для колесничной запряжки. По заключению палезоологов это были высокопородные тонконогие молодые жеребцы [Сальников, 19516; 1967; Цалкин, 19726, с. 74-77]. ...В 1978 г. автором на основании типолого-технологического метода была разработана схема эволюционного развития типов псалиев Евразийских степей и сопредельных территорий (рис. 37) [Кузьмина, 1980, с. 8-21, рис. 1], получившая признание [Azzaroli, 1985, рис. 10]. Она выдержала испытание временем и может быть значительно дополнена в результате новейших открытий псалиев в могильниках абашевской культуры: Тавлыкаево IV в Приуралье [Горбунов, 1986, табл. XVII, 6], Утенка IV в Поволжье, Введенка в Подонье [Винников, Синюк, 1990, с. 127] и особенно в погребениях воинов-колесничих в курганах потаповского типа, синхронных и близко родственных петровским, Потаповка, Утевка VI в Поволжье [Васильев и др., 1992; Кузнецов, 1993, с. 74], Ксндрашкинский I [Пряхин, 1992] и Пичаевский [Моисеев, 1990, с. 56] в Подонье (табл. 4). Таблица 4 Классификация щитковых псалиев с шипами... Е.Е. Кузьмина. Откуда пришли индоарии? М.,1994. с.163-194 https://vk.com/doc35528094_487799628 http://www.kladina.narod.ru/kuzmina2/kuzmina2.htm Одной из ярких особенностей щитковых псалиев с шипами староюрьевского типа, происходящих преимущественно из памятников доно-волжской абашевской культуры, является их пышная орнаментация [Пряхин, Беседин, 1998]. Часто имеющаяся на псалиях орнаментация анализировалась в контексте сопоставления с культурами балкано-карпатского региона. Ее смысловое содержание до сих пор практически не рассматривалось. Напомним, что щиток псалиев староюрьевского типа как правило имеет либо форму диска, либо сегмента (усеченного диска). Имеющиеся на псалиях орнаментальные композиции тесно связаны с формой изделий. В обоих случаях центром сюжета является отверстие для удил. Его обрамляет многолучевая фигура, которая может рассматриваться как солярный знак. Связь с солярно-календарными представлениями хорошо подчеркнута на псалии из кургана Селезни-2, погр. З (Рис. 1,1) [Пряхин, Моисеев, Беседин, 1998], где между шестью отростками "сегнерова колеса" мастер преднамеренно оставил небольшой разрыв, заполнив его завитком спирали. Подобные композиции фиксируются на керамике доно-волжской абашевской культуры и получают дальнейшее развитие в срубное время, где они связываются с идеей годичного цикла и противопоставления "живого" и "мертвого" времен года [Беседин, Сафонов,1996]. Край щитка у псалиев в форме диска украшен композицией, подчеркивающей идею круга, как солярного символа (Староюрьево, кург. 2., погр. 2; Селезни-1, кург. 1, погр. 2.; Селезни-2, погр. З) . По иному оформлен край щитка на псалиях в форме сегмента. Здесь по расположенной вдоль планки хорде орнамент дополнен поясом из волнисто-ленточного или V-образного узора (Кондрашкинский, погр. 1; Селезни-2, погр. 4; Потаповский, кург. 5, погр. З и др.). Трактовку этого сюжета позволяет предложить изображение на стеле из Разлога на юго-западе современной Болгарии (Рис. 1,2,3). Стела обнаружена при земляных работах и предварительно датирована ХIV - ХIII вв. до н.э. [Тоnсеvа, 1984; Lichardus & Vladar, 1996]. Наряду с другими изображениями в ее нижней части есть изображение ладьи, нос и корма которой украшены стилизованными головками "змей". В ладье под ограниченным горизонтальными линиями зигзагом помещен обрамленный лучами круг. Пространство снизу ограничено зигзагом, повторяющим внутренний контур ладьи. В результате изображение ладьи как бы воспроизводит сегментовидный псалий [Рис. 1,2,4]. Справа от ладьи находится фигура борющегося со "змеей" воина в шлеме, на одежде которого в районе груди нанесена орнаментальная композиция из двух горизонтальных линий, к которым примыкают подтреугольные вдавления и двойным зигзагом между ними. Позади фигуры есть вертикальный зигзаг [Рис. 1,3]. Не вызывает сомнения, что в центральной части композиции названной стелы изображен широко распространенный сюжет солнечной ладьи. Однако наличие в ее оформлении головок "змей" дает непривычное сочетание. Бросается в глаза, что данный сюжет практически тождествен композиции на сегментовидных псалиях староюрьевского типа. Сходство дополняют выступы на планке псалиев, которые, при всей их функциональности, оформлялись особенно тщательно [Усачук, 1998]. Тем самым, есть основание сами псалии трактовать как своего рода изображение солнечного транспортного средства (колесницы) - сюжета, который нашел широкое распространение у индоевропейских (и индоиранских в том числе) народов. Рис. 1. Псалии староюрьевского типа и изображение на стеле из Разлога 1 - Селезни 2, погр. З; 2-3 - стела из Разлога, общий вид и деталь (по: Lichardus & Vladar, 1996); 4 - Селезни 2, погр. 4) Таким образом, псалии староюрьевского типа скорее всего имели разнящуюся смысловую нагрузку: для дисковидных псалиев это влекомое лошадьми солнце, для сегментовидных - солнечная колесница. В этой связи находит объяснение и отсутствие самих колесниц в захоронениях доно-волжской абашевской культуры. В отличие от памятников синташтинского типа их здесь как-бы замещали орнаментированные псалии. Причем замещали не просто по принципу "часть вместо целого", а как символ колесницы. А.Д. Пряхин, В.И. Беседин. К интерпретации псалиев староюрьевского типа и их орнаментация. Етнічна історія та культура населення Степу та Лісостепу Євразії (від кам'яного віку по раннє середньовіччя: Матеріали міжнародної археологічної конференції. Дніпропетровськ, 1999. с.97-98 https://vk.com/doc208101295_437635538 Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья https://vk.com/doc399489626_534636760
Светлаока: Ять пишет: Псалии староюрьевского типа представляют собой плоский щиток с вставленными в него шипами и центральным отверстием для ременных удил. А что же может обозначать само слово "псалий"? Из какого языка оно? Если псалии изготовлялись/резались из кости или рога, то они ведь д.б.довольно хрупкими? Лошадь - сильное животное, как долго псалии могли служить неповреждёнными?
Ять: Светлаока пишет: А что же может обозначать само слово "псалий"? Из какого языка оно? псалий Словарь исконно русских слов http://grigam.lisx.ru/velik-mog/slovisk.htm
Светлаока: Нет там "псалия" в перечне слов. Какой-то левый дядя...БАЛДА: БА-ЛА-ДА – БАЛА-ДА – иносказательное – глупый, безмозглый человек. Аналогично как говорят о человеке – бревно. Пушкин бы его высек за такой "розыск", его Балда умнее иных, вовсе не "без мозга"...baldo - смелый, отважный (итал.)
Ять: Воронежская культУра Воронженец бя древель за многая вЪцi уставен а...окремлен от налезенiа наоколо... Влескнига, Жар-Птица и историческая память https://vk.com/doc399489626_498481875 ...Изучение эпохи средней бронзы в 80-е гг. было, прежде всего, сконцентрировано на осмыслении проблематики катакомбной культурно-исторической общности. В центре исследовательских интересов оказалась среднедонская катакомбная культура. В 1982г. Ю.П. Матвеевым было защищено диссертационное исследование по этой катакомбной культуре (анализируются данные по 97 захоронениям из 32 могильников и 132 бытовых памятников этой культуры, из которых более двадцати изучалось раскопками). В числе последних и те, которые вскоре будут выделены в отдельную воронежскую археологическую культуру. То есть Ю.П. Матвеевым была задействована куда больщая источниковая база, чем это было у П.Д. Либерова. Фактически это первая работа по катакомбным древностям, где столь широко задействовались и данные по значительной серии бытовых памятников. В развитии среднедонской катакомбной культуры выделены три этапа. На раннем этапе отмечается влияние донецких катакомбников. Элементы донецкой катакомбной культуры, известные по ранним памятникам среднедонской катакомбной культуры, типичны для позднего этапа этой культуры, включая ее финал. Отмечается и вклад в формирование среднедонской катакомбной культуры предществующего местного населения. Внутри раннего этапа выделяются два хронологических горизонта. Развитый этап культуры характеризуется переходом к оседлости, появлением устойчивого типа катакомб и распространением валиковой орнаментации сосудов. На финальном этапе культуры (XVI—XV вв. до н.э.) отмечается ее упадок, постепенная трансформация. Отмечено наличие взаимодействия финальных среднедонских катакомбников и доно-волжских абашевцев. Фиксируется отток этого населения на Донеччину и в Нижнее Подонье. По его представлениям, распространившаяся на соседние территории среднедонская катакомбная культура явилась одной из основ формирования бабинской культуры. На своей же основной территории она была ассимилирована абашевцами. В диссертационном исследовании немало внимания уделено оценке погребальных памятников среднедонской катакомбной культуры с многоваликовой керамикой. Этому вопросу была посвящена и одна из опубликованных еще до защиты статей. Для доказательства катакомбной принадлежности такого рода захоронений он рассматривает их в системе сопоставления с более ранними и более поздними комплексами данной культуры. Приведена и таблица распределения имеющихся свидетельств по трем этапам среднедонской катакомбной культуры, средний из которых характеризуется наличием значительного числа сосудов, орнаментированных налепными валиками. Отмечается, что не случайно само наличие катакомб в более чем половине захоронений с сосудами, имеющими многоваликовую орнаментацию. Совпадают территории распространения памятников раннего и развитого этапов этой культуры. Да и основная часть погребений с многоваликовой керамикой встречается в тех же могильниках, а зачастую и курганах, где есть и более ранние захоронения этой культуры. Перечисление аргументов можно было бы продолжить и далее. Но и приведенных вполне достаточно, чтобы утверждать, что речь идет о комплексах среднедонской катакомбной культуры. С возвращением в эту культуру массива древностей с многоваликовой керамикой существенно конкретизировалось представление об этой культуре. Одновременно это способствует и приданию более четкого облика культуре, по отнощению к которой многими авторами продолжал употребляться термин «культура многоваликовой керамики», которую несколько лет назад С.Н. Братченко предложил именовать бабинской культурой. Тогда же была опубликована и моя книга по поселениям катакомбного времени лесостепного Подонья. В процессе работы над рукописью было признано целесообразным не следовать за изложенным нами ранее подходом, когда на пространствах среднедонской катакомбной культуры выделились три типа памятников. Было решено выделить отдельные главы по низкорасположенным поселениям (находящиеся на дюнах, на древних взгривках в поймах рек, на ныне подтапливаемых, а иногда и затапливаемых мысах невысоких надпойменных террас) и высокорасположенным поселениям (мысы высокого коренного берега реки). При всей условности такое деление позволило внести в анализ поселенческих памятников известную системность. Дело в том, что низкорасположенные поселения в своем большинстве соответствуют тем курганным могильникам, по результатам исследования которых и выделялась среднедонская катакомбная культура, а данные, происходящие с большинства высокорасположенных поселков эпохи бронзы, позволили выйти на выделение новой археологической культуры — воронежской. Но из сказанного, конечно же, не следует, что с высокорасположенных поселений нет материалов среднедонской катакомбной культуры, материалов более раннего времени, а подчас и эпохи поздней бронзы. Имеющиеся данные по низкорасположенным поселениям подтверждают выделение доваликового пласта средне-донской катакомбной культуры и более позднего пласта той же культуры, соответствующего времени широкого распространения валиковой орнаментации керамики. В этом плане наиболее показательно пойменное поселение Боршево-IV на р. Дон, где стратиграфически фиксируются два основных периода в его развитии. Для более раннего этапа намечается выделение и материалов, соответствующих времени становления этой культуры. В материалах отдельных поселений находит отражение и факт проникновения на рассматриваемую территорию носителей донецкой катакомбной культуры, которые вступили во взаимодействие с уже имевшимся здесь населением (в том числе и древнеямным). На отдельных памятниках выявлена и керамика более поздняя, чем многоваликовая катакомбная. На низкорасположенных поселениях среднедонской катакомбной культуры фиксируется наличие помещений, в том числе и жилых, имеющих небольшую углубленность котлованов в материковое основание. Есть и глинобитные площадки, часть которых можно признать остатками жилых помещений. Нельзя исключать и наличие наземных помещений, не имеющих столбовой конструкции (особенно на раннем этапе среднедонской катакомбной культуры). Анализ материалов, происходящих с высокорасположенных поселений катакомбного времени, позволил выделить на ряде из них свидетельства раннекатакомбного времени. Выделен значительный массив памятников, дающих в достаточной степени однородный керамический материал, выпадающий из круга древностей среднедонской катакомбной культуры, что и явилось отправной точкой для выделения новой археологической культуры эпохи средней бронзы, названной воронежской. Была дана и первая оценка вновь выделенной культуры, включая учет данных по погребениям этой культуры. Вновь выделенная археологическая культура была отнесена ко времени, в основном следующему за многоваликовым этапом среднедонской катакомбной культуры. Отмечалось, что какое-то время эта культура сосуществует с доно-волжской абашевской. Ее хронологические рамки ограничивались серединой II — началом второй половины II тыс. до н.э. Отдельная глава книги посвящена оценке характера хозяйственной деятельности среднедонских катакомбников и населения воронежской археологической культуры Сделан вывод о преимущественно скотоводческом укладе хозяйства тех и других, с фиксацией более подвижного его характера на раннем этапе среднедонской катакомбной культуры. Приводились оказывавшиеся не всегда надежными данные в пользу наличия у этого населения и земледелия. Ведется речь и о свидетельствах, говорящих о наличии металлообработки как у среднедонских катакомбников, так и у воронежцев (т.1. с.215-217) А.Д. Пряхин. Доно-донецкая лесостепь в эпоху бронзы. История изучения (В двух книгах: Воронеж, 2008. 257с. и 2010. 296с.) https://vk.com/doc536686180_527711130 https://vk.com/doc536686180_527711761 В книге анализируются результаты исследования экспедицией Воронежского университета массива бытовых памятников первой половины— середины II тыс. до н.э. в лесостепном Подонье, подавляющая часть которых связывается с населением среднедонской катакомбной культуры. Рассматривается проблема складывания в лесостепи своеобразной модели скотоводческо-земледельческого хозяйства, ощутимо отличающейся от моделей хозяйства степных районов. Обосновывается выделение этапов развития среднедонской катакомбной культуры, предлагается решение вопроса о дальнейшей судьбе этого населения. В монографии предпринимается попытка выделения новой археологической культуры эпохи бронзы, которую автор именует по сгустку исследованных памятников этой культуры по р. Воронеж воронежской. Издание рассчитано на археологов, историков, студентов, краеведов и всех интересующихся древней историей нашей Родины. ...В основу работы положен анализ результатов исследования экспедицией Воронежского университета как бытовых памятников среднедонской катакомбной культуры (рис. 1), так и следующих за ними памятников, которые мы предлагаем выделить в отдельную воронежскую археологическую культуру (см. рис. 42). В зависимости от местоположения бытовые памятники катакомбного времени нами разделены на низкорасположенные пойменные и на высокораоположенные мысовые. Причем пойменные поселки чаще оставлены населением средне-донской катакомбной культуры, в то время как большинство высокорасположенных поселков относится ко времени, следующему за среднедонской катакомбной культурой. Рис 1. Карта бытовых памятников и местонахождений керамики среднедонской катакомбной культуры в лесостепной Подонье, выявленных или исследовавшихся экспедицией Воронежского университета: I —один памятник, II —от двух до пяти памятников; 1 — ст. Касторное; 2—5 — Балахнинское I, Мухино I, Ксизово II, Ксизово I; 6 — с. Никольское; 7 — Ново-Липецкое; 8 — с. Карамышево; 9 — с. Малинино; 10 — Вербилово I; 11 — с. Конь-Колодезь; 12 — д. Гнездилово; 13 — уроч. Закленское; 14 — Чертовицкое (дюнное); 15 — Белогорское I; 16 — Егеревский кордон; 17 — ст. Отрожка; 18—22 — Северовосточные 1—5; 23—26 — Университетские 1—3, 5; 27—28 — Чижовские 3—4; 29—31 — Кировское, у Вогрэсовской дамбы, Шиловское; 32 — Правобережное у плотины; 33—35 — Левобережные у плотины; 36— Усманка 2; 37 — с. Боровое; 38—39— Рыкань 2—3; 40 —д. Желдаевка; 41 — ст. Графская; 42 — сл. Рудкино; 43—45 — уроч. Ерик, Левобережное Костенковское, Борщево VI; 46—49 — Борщево II—V; 50—52 — с. Архангельское, Большое Сторожевое городище, х. Титчиха; 53 — с. Шубное; 54 — ст. Копанище; 55 — Дармодехинское пос.; 56—59 — Мосоловское, у западной окраины с. Садовое, Садовое VI, Бродовое; 60—63— напротив с. Садовое, Лисий бугор, два поселения у пос. Анна; 64 —с. Новый Курлак; 55 — г. Бобров; 55 — Раздольное II; 57—Пушня I. ...Для поселений воронежской археологичеокои культуры более характерно высокое местоположение. Реже свидетельства этой культуры встречаются на низкорасположенных поселениях в поймах рек. Наличие большого числа поселений воронежской археологической культуры по наиболее высоким участкам берегов рек свидетельствует о том, что именно это население достаточно широко осваивало не только поймы рек, но и примыкающие к поймам участки высокого плато. Заметим, что освоение примыкающих к поймам территорий отмечается в эпоху бронзы в лесостепи на достаточно широкой территории, включающей Поднепровье на западе и Поволжье на востоке. Рис. 42. Карта бытовых памятников и местонахождений керамики воронежской археологической культуры в лесостепном Подонье, выявленных или исследовавшихся экспедицией Воронежского университета: I — один памятник, II — от двух до пяти памятников; 1— г. Ефремов; 2— у слияния Ливенок; 3 — с. Нижний Воргол; 4 — «Кошкина гора»; 5 — с. Каменка; 6 — г. Липецк; 7—9 — с. Ленино, с. Курино, с. Коммуна; 10—13 —с. Крутогорье, Вербилово II, с. Стерлиговка, с. Вертячье; 14 — с. Подгорное; 15—16 —с. Сенное, с. Ситное; 17 — г. Семилуки; 18 — с. Ивницы; 19 — пос. Рамонь; 20 — Животинное городище; 21 — Чертовицкое (мысовое); 22 — Белогорское II; 23—25 — Егеревский кордон, Михайловский кордон, дом отдыха им. - Горького; 26—28 — Чижовские 2, 4, 5; 29 — Шиловское; 30 — с. Боровое; 31 — Костенки IV; 32 — Малое Боршевское городище; 33—34 — Архангельское, Большое Сторожевое городище; 35—36 — х. Мостище, х. Аверино; 37 — с. Шубное; 38 — Маяцкое; 39—40 — Мосоловское, Садовое VI ...Замечу, что для эпохи бронзы восточноевропейской лесостепи периодов энеолита и бронзы вообще характерно одновременное наличие на одной территории разных массивов населения: «неолитического» населения в энеолитическое время, параллельное развитие позднеямного массива населения и населения репинской культуры, катакомбного населения и тех массивов, которые здесь фиксировались в докатакомбное время, что, кстати, нашло отражение в становлении абашевских древностей и древностей воронежской археологической культуры, и многие другие примеры. А.Д. Пряхин. Поселения катакомбного времени лесостепного Подонья. Воронеж, 1982, с.160 https://vk.com/doc-41371964_513647594 Рис. 1. Памятники воронежской культуры. 1— Марица; 2 — Кузина Гора; 3—Воргольское; 4 — Семилукское; 5 — Хохольский; 6 — Малое Боршевское; 7—Архангельское; 8— Большое Сторожевое; 9 — Титчиха; 10— Сасовский; 11 — Мастище; 12 — Аверинское; 13—Копанище; 14 — Маяцкое; 15 — Тавровское; 16 — Левобережное у плотины; 17 — Шиловсксе; 18—Волковское; 19—21 — Чижовское 2, 4, 5; 22—23 — Университетские I, III; 24 — Кузнецовское; 25 — Подклетненский; 26 — «Частые курганы»; 27 — Белогорское II; 28 — Чертовицкое II; 29 — Животинное; 30 — Ивницы; 31 — Сенное; 32 — Сокольское; 33 — Ярлуковская протока; 34 — Боровое; 35— Рыкань 2; 36 — Чуриловский 1; 37 — Мосоловское; 38—Садовое VI; 39 — Павловский; 40 — Никольевка; 41 — Матвеевский; 42 — Перикса; 43—Голдым 1. Цифрами обозначены памятники, на которых проводились раскопки, а — поселения; б — погребения; в — находки каменных сверленых топоров обушкового усеченно-конического типа; г — современные границы лесостепи, по Ф. Н. Милькову К началу 1980-х годов относится обоснование необходимости выделения воронежской культуры. Одновременно была предпринята и попытка очертить круг ее памятников. Но и на сегодняшний день целый ряд такого рода памятников по-разному оценивается исследователями. Это касается как определения времени их существования, так и культурной интерпретации. Сказанное диктует необходимость их целостной оценки и специального рассмотрения вопроса о правомерности выделения данной культуры эпохи бронзы. К воронежской культуре эпохи средней бронзы нами ныне отнесены свыше 100 памятников: поселения, погребения и серия отдельных находок (рис. 1). В основном они расположены в районе лесостепного Подонья. Наибольшая группа находится в бассейне р. Воронеж, вследствие чего выделенная культура и названа воронежской. На западе такие памятники известны в верхнем течении рек Сейм и Псёл (Кузина Гора, Марица и др.), на востоке — в бассейне Хопра (Никольевское), на севере— в бассейне южных притоков Оки (Борки, Аксельмеевское и др.). Южная граница их распространения проходит несколько севернее современной границы степи и лесостепи. ...В заключение еще раз подчеркнем факт внутреннего единства памятников, выделяемых в воронежскую культуру средней бронзы, которые обладают достаточно выраженным набором отличительных признаков, что позволяет уверенно вычленять их из круга одновременных и близких хронологически культур и культурно-исторических образований эпохи бронзы Восточной Европы. Тем самым вопрос о том, следует или не следует выделять воронежскую культуру, должен решаться утвердительно. А.Д. Пряхин, В.И. Беседин. К выделению воронежской культуры эпохи бронзы. СА 1988(3), с. 21-36 https://vk.com/doc-23433303_125469540
Светлаока: Михаил Родин: Причем в то время на золото не скупились: насколько мне известно, Варненский Некрополь был буквально засыпан золотыми украшениями. Евгений Черных: Да, более того – там даже есть золотой «презерватив» на соответствующем месте. Я это хорошо знаю, потому что сам участвовал в исследовании Варненского Некрополя. Ничего себе! Бедные женщины! То есть уже в те древние времена регулировали деторождение? Наши же предки пользовались настоями нужных сборов трав, что намного гуманнее.
Слатин Н.В.: Какой-то левый дядя.. Да уж, и не говори… Левый какой-то дядя… И какой-то слишком самоуверенный… и самовлюблённый… Наши же предки пользовались настоями нужных сборов трав, что намного гуманнее. Откуда только это может быть известно? Лично мне вот ничего такого никак не ведомо… А вот этимология слова «псалии» неизвестна… Только про него и известно, что «псалии — часть древнего, I тысячелетия до н. э. - I тысячелетия н. э., уздечного набора, пара стержней или пластин, прикреплявшихся к концам удил для закрепления их во рту верхового коня. Делались из металла, реже из кости». (http://slovariki.org/istoriceskij-slovar/34151 ; http://slovariki.org ; http://slovariki.org/istoriceskij-slovar)
полная версия страницы